Пожирательница грехов

Розовый куст, где начинается его плоть? Этой ночью мне приснился ребенок – нормальных размеров и нормального цвета. Это здоровый признак, может, мне и удастся, как всем женщинам полагается. Обычно мне снятся дети тощие, как котята, бледно-зеленые и умные, говорят многосложными словами, и я знаю, что это не мои дети, а существа с иной планеты, присланные, чтобы захватить Землю, или мертвые. Или мохнатые. Но сегодня мне приснился ребенок, весь розовый и обнадеживающе глупый, он плакал. Ему понравится мой сон, ведь он хочет сына, а потом еще одного. Я уже задумывалась о детях, я даже прочитала пару книг про гимнастику для беременных и про естественные роды, хотя в наши дни полезнее и легче вырастить не ребенка, а тыкву или помидор, миру не нужны мои гены. Впрочем, это отговорка.

В метро я кладу саквояж на колени, придерживая за ручки. Это все игра в дом – мы оба знаем, что я ничего не могу ему приготовить, он никак не отремонтирует плиту. Сегодня первый раз я что-то делаю для дома. Он меня похвалит, не может быть, чтобы он меня не похвалил, он увидит, что все налаживается. Я так хорошо себя чувствую, даже наблюдаю за людьми в электричке, я смотрю на их лица и одежду, смотрю на человека и представляю себе, как он живет. Видишь, какая я добрая, очень.

Цементная лестница вниз, к его двери, пахнет мочой и антисептиком: как всегда, я задерживаю дыхание. Заглядываю через щель для почты: он спит, поэтому открываю дверь своим ключом. Вот его двухкомнатная квартира, сегодня грязи больше, чем в прошлый раз, но бывало и хуже. Сегодня пыль и мусор не беспокоят меня. Я ставлю саквояж на стол и прохожу в спальню.

Он спит в кровати, запутавшись в одеялах, он спит на спине, задрав коленки. Я всегда боюсь его будить: я слышала рассказы про людей, которые могут убить во сне, – с открытыми глазами, приняв женщину за грабителя или вражеского солдата. За это не засудят. Я касаюсь его ноги и отскакиваю, готовая к бегству, но он просыпается тотчас, поворачивает голову ко мне.

– Привет, – говорит он. – Господи, у меня жуткое похмелье.

Как это невежливо с его стороны – страдать от похмелья: ведь я проделала такой путь, чтобы его навестить.

– Я тебе принесла цветок, – говорю я. Я решила быть спокойной и веселой.

Я прохожу в другую комнату, срываю с розы туалетную бумагу и ищу, куда бы поставить цветок. В буфете у него стопка бесполезных тарелок, на полках бумаги, книги. Я нахожу единственный стакан, наливаю воды из-под крана. На сушилке ржавеют вилки и ножи, тоже бесполезные. Я составляю в уме список необходимых вещей: ваза, еще стаканы, кухонное полотенце.

Я приношу ему розу, и он вежливо ее нюхает, я ставлю стакан с розой возле будильника на импровизированном столике – кусок доски на двух стульях. Он не хочет вставать и идет на компромисс – увлекает меня к себе под одеяла, утыкается носом в ложбинку между моим плечом и ключицей, закрывает глаза.

– Я скучал без тебя, – говорит он. С какой стати он без меня скучал – меня всего пять дней не было. В последний раз у нас прошло не очень хорошо, я нервничала, меня раздражали обои, яркие наклейки-бабочки на буфете – их наклеил не он, а прежние жильцы. Он целует меня: у него и вправду похмелье, он пахнет перегаром, табачной смолой, городским распадом. Я чувствую, что он не хочет заниматься любовью, понимающе глажу его по голове, он зарывается в меня носом. Я снова думаю про Лунный павильон: самка толстого лори крадется по искусственной среде обитания, миски с водой, сохнущие ветки, – глаза лори тревожно распахнуты, маленький детеныш цепко держится за ее шерсть.

– Хочешь есть? – говорит он. Это он так намекает, что не в форме.

– Я все принесла – ну, почти все. Схожу в магазин за углом и куплю остальное. Гораздо полезнее, чем жирные гамбургеры и чипсы.

– Отлично, – говорит он, но даже не собирается вставать.

– Ты принимал витамины? – Витамины – это была моя идея, я боялась, что он сойдет на нет при таком-то питании. Я и сама всегда принимаю витамины. Я чувствую спиной, как он ритуально кивает.

Я не знаю, правду ли он говорит. Переворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

– С кем ты пил? Ты выходил на улицу после того, как сделали перестановку?

– Когда я пришел, перестановку уже сделали. Она ведь не могла позвонить и предупредить меня. – Это правда, телефона у него нет: мы всегда разговариваем из телефонных будок. – Она хотела где-нибудь выпить. Я весь был в чоп-суи, – канючит он.

Он ждет, что я посочувствую.

– Переваренном или непереваренном? – уточняю я.

– Я вообще к нему не притронулся.

Меня удивляет, что она так прямолинейна, – но, в конце концов, она всегда была толстокожей, действует тупо и напролом, словно капитанша женской баскетбольной команды – нет, словно учительница физкультуры со свистком во рту. Старый друг. Ха. Моя физручка была с тощими ногами, в шароварах: она отпускала шуточки по поводу «этих дел», словно у нас нет на это права. Батут, сведенное в судороге тело, готовы к представлению, мозг отдает лающие команды.