Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

– Па, тут такое дело… Короче, дай сто долларов. Там уже все собрались… я опаздываю.

Она уйдет, оставив тебя одного (не об этом ли ты мечтал всегда, сука?), а ты будешь думать: в чем ошибка и чей обман? Когда именно тебя обманули на протяжении такой подозрительно долгой жизни?

<p>Вместо эпилога</p>

Maman нездоровится, и приснилась ей Соня-Патиссон, она же Гуманоид воплощенный, умащенная вся во многих местах, пригожая. Только maman возрадовалась и взяла ребенка на руки, как он сразу дефекакнул. (А памперсов не было.) «Чтот-ты будешь делать! – всполошилась maman. – Как же ее мыть-то? Под рукомойником, что ли?» Начала мыть, а Гуманоид и говорит ей:

– I love you.

– Чего?!! – обалдела maman.

– I love you, – уверенно повторяет Гуманоид.

От счастья maman едва не прослезилась. Понесла дитя к соседям, показывать. Принесла и просит:

– Сонечка, милочка, скажи-ка нам да покажи-ка соседушкам – как ты говорить умеешь.

Молчит чадо, глазками только улыбается своими. Бились с ним, бились – ничего не добились. Вернулась maman с Гуманоидом обратно, положила его в кроватку, а Гуманоид тут возьми да и скажи, тихо так, но твердо:

– I love you.

Вот такое сновидение.

Вообще я понял, что, заканчивая бодрствовать, подходя к порогу ночи, укладывать тело в постель нужно крайне осторожно. Тем более если это не постель, а скорбная раскладушка.

С лицом, выдержанным в постном миноре, вы разоблачаетесь, снимаете одежду, то и дело вздыхаете – тяжко и скромно. Придав телу обнаженность, какое-то время еще стоите, подобно пингвину, держа крылышки рук по швам, а нос устремив по направлению к полу. И только потом, шепча «ох, господи, господи!..», медленно принимаете горизонтальное положение.

Непрерываемая покамест мелодия обесцвеченных дней дирижируется тактами снов. Собранная усталость, вопреки ощущениям духа, еще не полна. Вы в состоянии, переночевав – ровно столько, чтобы утром иметь силы продолжать уподобляться машине, – начнете вновь функционировать. И только новое, еще более затхлое «ох, господи, господи» при подъеме заставит усомниться в вашей окончательной безнадежности.

Возлегши, я доставляю себе крохотное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда подушка верно приняла мою голову, а одеяло привычным образом накрыло туловище, я расслабляюсь и, упершись пальцами ног в стену… отталкиваю ее. Дюралевые ножки моего ложа легко скользят по полу, я прихожу в движение, еду, примяв постельное белье – так, как заядлые путешественники едут на верхней полке железнодорожного вагона, покачиваясь и мечтая под перестук колес, колеблясь в сладкой, напоенной будоражащими запахами дреме. В пределах крохотного помещения, едва допускающего наличие инородки-раскладушки, я еду целую секунду, преодолевая расстояние в пять – семь сантиметров. И этот путь, это путешествие способно выставить заслон всему унынию. Ни один богач, ни один бедняк не имеют такой возможности. Она моя. Я сам ее придумал. Но, как потаенно благочестивый человек, я еще нуждаюсь в произнесении молитвы на ночь. Да только вот беда: нет молитв в моей памяти! Нет до сих пор! Что делать, спросите вы? Я знаю что делать. По крайней мере, не надо отчаиваться. Никогда. Достаточно, отходя ко сну, просто сказать: «Низкий поклон родителям, спасибо жене, слава Богу. И спокойной ночи».

<p>Об авторе</p>

Юрий Абросимов писатель, журналист и кинокритик. Родился в 1969 году в Москве. Придерживается умеренно либеральных взглядов. Фаталист и скептик. Увлекается новеллизацией фильмов. Среди многих источников удовольствия выделяет скорость и музыку. Из всех видов юмора предпочитает черный.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза