Она сидела передо мной, не сказать, чтобы божественно красивая, я прекрасно мог разглядеть некоторые её недостатки – очень маленькую, как у недозрелого подростка, грудь, которая едва угадывалась под цветастой кофточкой, сшитой из разных лоскутков, слишком крупную родинку на шее. Но в тоже время она вся была какой-то трогательно хрупкой, с тонкими, ломкими запястьями, с детскими руками, с худенькими плечами, с красивыми чуть волнистыми длинными волосами цвета гречишного меда и очень синими упрямыми и умными глазами. Наверное, определенного флёра добавляло ей в моих глазах и то, что она художница. Ведь если художница, то значит мечтательница, фантазерка, как и я сам. И мне хотелось, чтобы она поняла, что мы одного поля ягодки. Наверное, поэтому я и упомянул про свое сочинительство, мол, я тоже творческая личность, а не просто какой-то там нудный социолог.
Я считал это важным ещё и потому, что мне казалось, что я выгляжу в её глазах каким-то трусливым соглашателем с весьма регрессивными, отсталыми взглядами. Она-то вон какая – прямая, смелая, на всё у неё есть собственное мнение и она не боится его высказывать, даже если оно идет вразрез с целым миром. А я сижу, как вислоухий осёл, в политике, в экономике, в проблемах общества ориентируюсь очень смутно, ощупью, хоть и социальную психологию изучаю… А ещё эта брошюрка, будь она не ладна.
В общем, я уже не просто хотел выведать у неё подноготную «Танит-Групп», я хотел понравиться ей, хотел произвести на неё впечатление. Мне было приятно находиться с ней рядом, словно вокруг неё образовывалось какое-то особое энергетическое поле, приятно было просто смотреть на неё. На моё счастье, она отвлеклась от проблем мира людей и спросила про астрономию, мол, это, должно быть, очень интересно, но она совершенно в этом не разбирается. Наконец-то! И я стал рассказывать ей про блуждающие планеты, которые не имеют своих звезд, а свободно странствуют по галактикам, про прошлое Вселенной, про квазары, вспыхивающие в галактических сердцах. Я наконец-таки захватил её внимание, и она смотрела на меня почти с восхищением. Впрочем, я так увлекся рассказом, что места для радости от своего триумфа во мне попросту не оставалось.
Нетрудно догадаться, что моя первая встреча с Софьей не стала последней. Конечно, вернувшись в тот вечер домой, стащив оранжевую футболку через голову и швырнув её апельсиновым комом в угол дивана, вопреки привычке сразу убирать одежду в шкаф, я здорово переживал о том, нравлюсь ли я Софье. Когда мы только расстались, мне казалось это очевидным, но пока я добрался до квартиры, моя уверенность стала совсем не такой концентрированной. Кто знает, о чем она стала думать, когда вышла из кафе? Быть может, она прокрутила наш разговор назад и подумала: «Ну надо же, какие идиоты учатся нынче в аспирантурах! Интересно, большую ли взятку пришлось заплатить, чтобы приняли?». Или что-нибудь и того похуже.
Но на следующий день я позвонил и Софья обрадовалась. А я обрадовался ещё сильнее…
***
Прошло несколько дней, и злость на Андрея улеглась и затерлась. А время для Лии побежало неожиданно быстро. Может быть, из-за того что с возрастом время ускоряется, а в последующий год она взрослела и набиралась жизненного опыта намного быстрее, чем раньше.
Если бы пару лет назад ей сказали, что она будет встречаться с женатым, немолодым, незатейливо прагматичным нефтяником, она бы не просто не поверила, она бы возмутилась и сочла это за оскорбление. Могла бы даже залепить пощечину. Да и сейчас, пожалуй, влепила бы.