– Боярич – ладно, вы у меня тоже выучитесь. Но ты бы видел, какое мне из-за болота полотно в дар передали! Да что ж там такое делается, а, Мишаня?! Сам Тимофей такое умеет, что его изделия даже не княгине впору, а самой царице! Ты видел, что он Арине сделал? Непременно погляди! А ведь он только учится… А что же тогда его учителя делают? Мне теперь даже представить боязно. А платки, что Вере и Любаве новые родичи подарили! Я такой красоты никогда в жизни не видела, а уж я у батюшки всякого перевидала… Яркие, словно цветы весной на лугу, и все узорами расписаны. Да за такое туровские бабы весь торг разнесут, как сотня – ляхов! Не хуже, чем за наши кружева. А полотно! Широкое, по три локтя! Интересно, на каком таком стане его соткали?..
В голосе Анны слышалась плохо скрытая зависть пополам с восторгом истинной женщины, внезапно оказавшейся перед витриной магазина с последней коллекцией французской моды и без гроша в кармане.
– Разберемся, матушка, – подмигнул Анне Мишка. – Ты, главное, скажи нашим бабам, чтоб они про такие чудеса языками не трепали… Опасно.
– Это я уже поняла, – построжела мать. – И бабы тоже знают, Аристарх озаботился…
– Ну и хорошо. А полотно я потом непременно посмотрю, сейчас мне некогда.
Не то, чтобы Мишка не поверил восторгам матери: после златоустовского клинка он уже мало чему удивлялся, но вначале надо было разобраться с насущными делами, а полотно не убежит.
Красава вскоре заявилась сама. Прямо в кабинет, чего раньше никогда не делала. После того, как Мишка велел ее пустить, она вошла и встала у двери, пряча глаза.
– Что ты, Красавушка? – улыбнулся ей Мишка. – По делу какому или просто так меня видеть захотела? Проходи, садись.
– Я-то пришла, а ты вон когда вернулся, а ни ко мне, ни к бабуле не пришел! А она даже и не княжна! И все равно я ей тебя не отдам! – с вызовом выпалила гостья, топнула ногой и уставилась на него исподлобья.
– Это тебе бабуля сказала?
Мишка вдруг понял, что детская непосредственность Красавы перестала его забавлять: слух неприятно резанули скандально-истеричные нотки дурной ревнивой бабы. Девчушка за время его отсутствия изменилась: подросла не очень сильно, но бесследно ушло детское очарование невинного ангелочка с огромными глазами, уступив место неизбежной в этом возрасте угловатости. Сама она этой перемены в себе не заметила и продолжала вести себя, как избалованный ребенок, привыкший, что ей всё прощают и потакают любым капризам. Однако надутые губы, насупленные брови и сморщенный носик больше не умиляли, а сложились в перекошенную злобой физиономию, напоминающую мордочку оскаленного хорька.
– Да чего бабуля в этом понимает! – возмущенно выпалила она, но потом сообразила, что сморозила глупость, шмыгнула носом и буркнула:
– Бабуля велела передать, что тебя зовет. Завтра с утра чтоб непременно приехал. Сказала – дело неотложное.
Но самое интересное она выпалила в конце:
– А я все равно своего добьюсь! Не будешь ты с этой жить. Не будешь! Юлька отступилась, а я не отступлюсь!