Она шла и в такт своим шагам повторяла: «Никита влюбился, Никита влюбился». Арина отлично понимала: дело здесь даже не в том, что эта гламурная Барбара, или как там её, очень красивая, здесь что-то другое, ибо разного рода милашек в школе было предостаточно, одна из них Светка Лукьянова в одиннадцатом классе получила титул «Мисс область», а Никита на неё даже не взглянул. Красотке — однокласснице он очень нравился: до Пересветовой часто долетали подобные слухи, касающиеся Бернгардта. Светка не раз приглашала его на школьных дискотеках на медленный танец, а он отказывался и хватал за руку Арину, как будто это спасательный круг. Пересветова тогда считала, что парень просто скромничает, стесняется вдруг повзрослевших и похорошевших одноклассниц. Однако позже поняла, что они ему просто не нравятся, несмотря на каждодневную осаду: вон и Светка, и ещё одна красотка из параллельного класса обращались к нему за помощью, будто нужно помочь по алгебре и физике. Никита ожидаемо отказал, понимая, чего от него хотят девицы на самом деле.
Проанализировав нестандартное поведение друга, Арина решила: теперь вряд ли ей что-то светит и, забежав домой, начала спешно собираться в Москву, чему родители были чрезвычайно рады. Ночью отец сам отвёз дочь в столицу, поселив её на время у дальней родственницы — старенькой профессорши Амалии Густавны.
Здесь Арина чувствовала себя недалёкой провинциалкой. Дело было не только в том, что квартира с множеством дверей и окон, с высоченными потолками казалась огромной, а в том, что она вся насквозь была пропитана духом истории, куда не посмотри: на старинную резную мебель, на висящие картины, названия которых Арине не были знакомы, на фолианты, выглядывающие из шкафов. Прошлым летом Пересветова выяснила, что эта квартира досталась Амалии Густавне после смерти мужа-академика, из-за которого лет сорок назад профессорша рассорилась с бабушкой Арины — своей двоюродной сестрой. Помирились сёстры в прошлом году, когда встретились на похоронах общего родственника. Делить им больше было нечего, они обнялись и простили друг другу вольные и невольные прегрешения. С тех пор сёстры периодично гостили друг у друга и общались вполне миролюбиво. Вот и теперь было решено на время поселить Арину у старой профессорши.
Следующим утром, когда Никита позвонил Пересветовой, чтобы узнать, куда она пропала, Арина уже заходила в фойе столичного вуза, неся оригиналы документов для зачисления в университет.
— Прости, что звоню так рано.
— А ты не рано, ты зря. И мне некогда с тобой разговаривать, — сухо ответила она, — я в Москве, буду учиться в университете гражданской авиации.
Бернгардт молчал, для него это было неожиданностью, требующей осмысления, потому он несколько секунд обдумывал сказанное и глубоко дышал в трубку, а затем всё же спросил:
— И когда ты хотела мне об этом сообщить, мелкая? Первого сентября?
— Хотела сказать вчера, но ты был так занят новой знакомой Варькой, пардон, куклой Барби, — раздражённо ответила Арина, — что решила, тебе это не интересно. И уехала. — Она тихо шмыгнула носом, потом отвела в сторону внезапно повлажневшие глаза и обидчиво сжала губы.
— Ошибаешься, если думаешь, что мне безразлична жизнь друзей.
«Вот именно — жизнь друзей, — подумала Пересветова, — он чётко очертил границы дозволенного. Я оказалась в стане друзей Никиты. Всего-то. Это реальность. Ну и пусть. Насильно мил не будешь».
— Прости, я больше не могу разговаривать, — только это и смогла произнести, размазывая по лицу слёзы и силясь унять тихие всхлипывания.
Никита обескуражено слушал внезапно наступившую тишину в телефоне. На душе у него было прескверно и настолько тоскливо, что хотелось немедленно помчаться за Пересветовой, схватить её за руку и вернуть назад. Как так могло получиться, что верная Аринка уехала, ни словом не обмолвившись, не предупредила, что им предстоит разлука? Ведь вчера только обсуждали планы на последний летний месяц. Да и зачем ей эта Москва? Можно подумать, их областной центр, находящийся в трёхстах километрах от столицы, хуже. Ну и пусть, она ещё пожалеет.
— Ирка сказала, что не нужно разыгрывать трагедию, и я с этим согласен, — усмехнулся Осипенко, когда троица друзей встретилась в любимом убежище — тенистой беседке. — Значит, она такая подруга, раз сделала всё шито-крыто. Любой из нас поступил бы иначе. Я всегда считал, что Аринка себе на уме, вот Барбара — другое дело: и красивая, и умная…
— Умная? В самом деле? Скажи ещё: с открытой настежь душой. Кого-кого, а Барби сразу видно: человек с двойным дном, — не согласился Илья. — Вот с кем нужно держать ухо востро. Если Пересветова промолчала, значит, не собиралась учиться в Москве и решение уехать приняла спонтанно. Видно, были причины. — Самойлов выразительно посмотрел на Никиту.
— На что ты намекаешь?
— На сущий пустячок: твою непонятно откуда взявшуюся любовь к Барби.
— При чём здесь Барби, тьфу, Барбара? Это другое, а с мелкой мы только друзья. Друзья не могут ревновать.
— Друзья? Уверен, что она считает тебя только другом?