Познание и творчество. Очерки о культуре

Впрочем, разнообразие как таковое, сколько его ни поощряй, не способствует высокому развитию личности или общественной культуры. Для личного и общекультурного подъема необходима определенная этика, которую я бы назвал этикой преодоленной трудности. Понятие о благородстве всегда связано с понятием о труде, об усилиях, затраченных на преодоление неких препятствий. Благороден, достоин, изящен, ценен – называйте как вам угодно – тот, кто потрудился и преодолел. Все достоинства развитой культуры, будь то поэзия, или общественная жизнь, или личная нравственность, происходят от этой этики преодоления, выражаемой словами: «Хорошее трудно». Человеческой деятельности важно поставить препятствия, в преодолении которых личность станет сильнее и чище – сильнее, потому что приучится к упражнению сил ради достижения целей, чище – потому что научится отбрасывать ненужное в погоне за ценным. Рыцарство, поэзия, личная этика… Широко, просторно, привольно, беспредельно «развиваться» означает, иными словами, расти как трава в поле. Только сковывая волю ограничениями, только осложняя желания препятствиями, только исключая одни цели ради других, более ценных, мы достигаем высшего развития. А как же свобода? Свободы люди заслуживают в меру ценности своих целей.

Общественное развитие нескольких последних столетий, направлявшееся исключительно волей ко всё более чистой и незамутненной свободе, открыло нам загадочное противоречие: можно желать или свободы, или культуры; или свободы, или нравственности; или нравственности, или процветания торговли; или культуры, или роста производства; но никоим образом нельзя ожидать процветания и того, и другого. При внимательном рассмотрении оказывается, что благотворное действие свободы, если оно и есть, сугубо избирательно… Не могу сказать, чтоб это было удивительно. Свобода, по своему существу, есть отсутствие ограничений. Есть, однако, целые области человеческой жизни, и даже очень важные, в которых отсутствие ограничений губительно. Религия, культура, нравственность влияют на человеческую личность в первую очередь посредством запретов. Всякое высшее развитие личности идет путем самоограничения. Всепригодна ли неограниченная свобода? Нет. Что нужно Алкивиаду, то бесполезно Сократу. Во многих делах мы не можем следовать своим желаниям; мы не можем верить себе – от школы и до могилы. Но если воспитание – всегда насилие над природными склонностями, если культура есть путь запретов, тогда противоположностью свободе является не «рабство», но культура.

По-видимому, так оно и есть. Свободное общество, как мы его узнали, есть общество угасающей, уходящей за горизонт культуры, и в то же время общество гражданского мира, мягкой и удобной земной жизни. Совершенный механизм этой жизни, наконец-то найденный Западом, есть механизм совершенно непрозрачный, через который перестает просвечивать небесное. Земная жизнь становится сплошь искусственной, плотной, со всех сторон закрывающей горизонт. Чем благоустроеннее мир сей, тем меньше в нем места человеку с его врожденными, беспричинными, ненужными высшими побуждениями, чувствами, стремлениями и мечтами. Чем благоустроеннее жизнь на земле, тем больше желание от нее убежать – в мир трудностей, препятствий, стремлений, надежд… Совершенному обществу нет надобности в человеке – существе, которое может больше, чем ему нужно, и хочет больше, чем может, существе вечно недовольном и ненасытном. Что обещает «совершенное общество»? Что больше не будет алчущих и жаждущих; что больше не будет стучащих и ожидающих, что им откроют; что больше не будет ищущих и находящих – потому, что каждый будет доволен своим уделом и во веки веков не захочет иного. Общество всеобщего благополучия предлагает конец истории, венец, к которому пристроить ничего высшего уже невозможно – разве только найти способы еще более совершенного и удобного удовлетворения потребностей… Совершенное общество и человечность (понимай: религия и культура) расходятся невозвратно. В известном смысле демократия – родная сестра революции. За исключением отвращения к мясной пище, она разделяет вкусы сестры, хотя не имеет ее великих планов, и потому более безжалостна к личности, ее стремлениям и надеждам…