Традиционной тенденцией в современной буржуазной философии и социологии является попытка выдвинуть некоторые детерминирующие связи, играющие роль условий, повода, функциональной и других сопутствующих детерминаций в социальном процессе, в качестве причины такого процесса. Наиболее «испытанными» выступают здесь различные варианты неомеханистическпх концепций, в которых осуществляется сведение социального уровня развития материи и, следовательно, социального взаимодействия к взаимодействию на биологическом и даже более низких уровнях. Сведение социального к биологическому было свойственно еще виднейшему представителю «первого» позитивизма Г. Спенсеру. Сегодняшние его последователи пытаются использовать современные данные биологии и социологии для того, чтобы произвести ту же непозволительную операцию.
Так, ученые Гарвардского университета Э. Уилсон и Ч. Ламсден (США) развивают концепцию «социобиологии» как науки «о биологических основах всех форм социального поведения у всех организмов» [см.: 279, с. 382]. Найдя «много общего» между биологическими и социальными взаимодействиями, они, с одной стороны, «подняли» биологическое до социального уровня, а с другой — «опустили» социальное до биологического, объявив общество «группой индивидов одного вида, организованных по принципу кооперации» [см.: 279, с. 425]. Отдавая по сути дела дань социал–дарвинизму, Уилсон и Ламсден высказывают убеждение, что все социальное поведение формируется в ходе естественного отбора. Отсюда возникает идея связать воедино генетическую и культурную эволюцию, обозначив это единство как «коэволюцию» [см.: 279, с. 99].
Уилсон предполагает, что социобиология как некоторая детерминистская концепция способна не только объяснять социальное поведение, но и предсказывать характерные черты социальной организации на основе знания популярных параметров и генетических программ поведения [см.: 278, с. 4]. Он даже пытается модернизировать синтетическую теорию эволюции, объявляя исходной единицей естественного отбора не популяции особей, не биоценозы, а …гены [см.: 278, с. 3]. Эволюционируют, таким образом, не виды, а гены, для которых индивидуальный организм является лишь носителем. Абсолютизировав «самостоятельность» генов в эволюционном процессе, Уилсон сделал следующий шаг, поставил в зависимость от генотипа социальное поведение личности и социальный процесс в целом. С его точки зрения, «бесспорно влияние генетических факторов на возможное выполнение некоторых широко определяемых социальных ролей» [278, с. 555]. Такая концепция представляет собой своеобразный «генетический детерминизм», чреватый далеко идущими выводами.
Характерно в связи с этим заключение, сделанное на основе рассмотрения основных положений социобиологии респектабельным еженедельником США «Тайм»: «Мораль и право отнюдь не являются только продуктом общественного прогресса, а идут из животного прошлого человека и коренятся в генах» [см.: 277, с. 18]. Социально–классовый смысл такого вывода не оставляет сомнений — оправдание существующего общественного строя — капитализма, негативные стороны которого списываются за счет издержек генотипического характера.
Биологические факторы, безусловно, присутствуют в «снятом» виде в социальных процессах, но с того момента, когда в этих процессах причинное отношение переместилось в сферу противоречия «социальное — циальное», биологические факторы стали выполнять роль условий. Вместе с тем условие определяет себя как таковое лишь в конкретном отношении с причиной. Поэтому вопреки утверждениям сторонников социобиологических концепций не только генетический процесс не может быть причиной социального, ио даже исследование генеалогии наследственных заболеваний, соотношения генетической и гормональной детерминации фенотипа человека невозможно без учета социальных факторов. Прекрасно иллюстрирует сказанное влияние на генотип такого социального фактора, как кастовая форма брака [см.: 92, с. 38].