Познание России: цивилизационный анализ

В подобной системе представлений Сталин плох не тем, что он злодей, но тем, что не умер вовремя, как Свердлов или Бауман. Воплощая должное, последовательный человек обречен пройти весь путь его перерождения в сатанинскую пародию. Однако, самое должное здесь не причем, вина лежит на природе вещей. И, далее, мир, превратившийся в пародию на должное, неизмеримо лучше, чище, прекраснее мира прошедшего мимо должного. Ибо в этой пародии хотя бы в облачении лжи и мертвых ритуалов живут священные формулы, и в том — залог их воскресения и конечной победы в эсхатологической перспективе. Рано или поздно, вопреки всему.

Описываемая нами антитеза высокого идеалиста, не/(минимально) затронутого сущим и вовремя погибшего, практику погрязшему в сущем, прошедшему весь путь перерождения в свою противоположность, не исчерпывается знаковыми фигурами и носит универсальный, характер. Социолог Борис Славный делает тонкое наблюдение: погибший в девятнадцать лет отец героя культового для 60-х годов фильма «Застава Ильича» нравственно выше (как не прикоснувшийся к бытию и ушедший из мира, сохранив себя в чистоте) собственного сына, который не только старше отца, но живет в мирное, не жертвенное время, когда соблазны окутывают и поглощают человека130.

Здесь мы сталкиваемся с мощной, но не отрефлексированной, мало того, табуированной к осознанию традицией, имеющей массу проявлений во все времена и в разных срезах культурного универсума. Достаточно вспомнить о том, что среди апокрифов, имевших устойчивое хождение на Руси — народные сказания о творении мира Богом и Дьяволом совместно («Свиток Божественных книг» или «Сказание о Тивериадском море»). Истоки гностической компоненты российской ментальности — большая и специальная тема. В двух словах это и особая ментальность лимитрофа или порубежья, для которой отторжение мира оказывается естественной реакцией, и наследуемые восточными славянами элементы иранского культурного космоса, в котором живут манихейские и гностические идеи, и продуцирующая дискомфорт ситуация неимманентного развития, и принесенная из Византии гностическая интенция ортодоксального христианства. Мироотвержение и вырастающая из него позиция «неучастия во зле» жизни постоянно продуцируют эсхатологические настроения. Ибо смысл конца времен в гибели этого мира и пресуществлении Вселенной в соответствии с чаемым должным.

КОНТУРЫ АПОКАЛИПСИСА

Культурные смыслы и положенности. Несмотря на существование достаточно мощной традиции, представленной и в канонической, и в апокрифической литературе, конкретность апокалипсиса слабо очерчена. Да она и не может быть описана. Конец времен, как и все глубоко сакральное, апофатичен. Апокалипсис — тайна Господня. Описания, которые встречаются в источниках, касаются скорее преддверия апокалипсиса, предшествующих ему событий; язык этих описаний — метафора. Ядро апокалипсиса — преображение мира, и это — неизреченная тайна, ужасная и прекрасная. Предшествующие тому события — пришествие Лжемессии, битвы, казни и суд — лишь необходимое условие свершения главного. Верующий человек исходит из того, что христианская душа почувствует приближение Страшного Суда над погрязшем в грехе миром. Поэтому личные свидетельства и убеждения, черпаемые из глубины человеческой экзистенции, оказываются в подобных дискуссиях решающими.

Отношение к апокалипсису характеризуется предельной силой переживания и столь же предельно выраженной амбивалентностью. Конец времен невыносимо страшен. Желание отодвинуть его органично и естественно. Конституирующая православную империю концепция Удерживающего строится на стремлении отдалить конец Вселенной. С другой стороны, жизнь в невыносимо уклонившимся от должного мире не менее ужасна. Ужасна, ибо актуальное торжество Кривды ставит под сомнение самое Должное. А потому, иногда наступают моменты, когда Апокалипсис не только осознается как неизбежный, но переживается как предельно чаемый. Речь идет об особом состоянии массового сознания, об эсхатологической истерии. О партиципации к хаосу, как состоянию, способствующему разрушению ненавистного мира. Это переживание сопровождается мощнейшим выбросом всех деструктивных эмоций и сопровождается самоуничтожением общества, впадающего в эсхатологическое неистовство. Такова феноменология российского бунта, смуты, эпох массового террора.

Заслуживает внимания ключевой момент в осмыслении конца света. Идея Апокалипсиса — одно из предельных выражений инверсионного сознания. Это означает, что несказанное блаженство и невыразимое совершенство грядущего мира требует немыслимых ужасов и непереносимых страданий по другую сторону Инверсии. Общественные бедствия и катастрофы в ходе Апокалипсиса обретают свое оправдание в последующих переменах. Как замечает А. Клибанов, анализ текстов Откровения Мефодия Патарского или Жития Андрея Юродивого показывает, что тотальные бедствия предваряют тотальную перемену. В этом их смысл и космическое оправдание131.