Познание России: цивилизационный анализ

Охотник, кочевник, человек каменного века обходится без постоянного жилища и может жить вдали от вертикалей. Но, и это в высшей степени характерно, он не создает цивилизации. Для этого необходимы зримые вертикали. Если их мало, их создают руками. Прежде всего, пирамиды, а кроме того курганы, стены, валы, культовые здания. Они не только функциональны, но несут в себе смыслы сакрального, которые неотделимы от высоты, крутизны, отвесности конструкции. Пологий холм более или менее приятен взору, но не рождает переживаний, связанных с сакральными смыслами. Когда в одном из своих романов братья Стругацкие присвоили носителю иерархического статуса в вымышленном средневековом обществе Титул «Крутой утес» ими двигала безошибочная культурологическая интуиция. Возможно, что мифология духовности, страсть к небу; запредельному в российской культуре связана и с острым дефицитом переживания вертикалей.

На пространствах, лишенных вертикалей, изменения не воспринимаются ритмически. Зрительный ритм членится вертикалями. Иными словами, ритмическое членение горизонтально развернутого зрительного образа требует перпендикуляра. За отсутствием вертикалей пространство как-то меняется, но неопределенно, мерцая, преобразуясь и переходя из одного состояния в другое незаметно и как-то вдруг. Его морфология, его структура не схватывается сознанием. Камень, горы — жесткие оформленные сущности. Они трехмерны и имеют вертикальное измерение, у них есть граница. Топи и болота, поля и перелески воспринимаются как растянутая горизонталь. Они бесформенны в своем зрительном образе. Глазу не за что ухватиться. Идея структуры здесь не рождается. Однако, идея структуры предшествует Городу и цивилизации. Добавим к этому, идея структуры: относится к одному из инструментов дробления синкрезиса.

Далее, перед нами пространство, не замыкающееся естественно в локальные целостности, не мерянное (Сибирь по татарски — «немерянная земля»). Для некочевника такая ситуация глубоко дискомфортно психически. Ибо пространство не дает опор для чувства защищенности. Мир плохой, продуваемый ветрами со всех сторон, фундаментально неуютный. Горы — не только вертикаль, но преграда и защита. Реки и моря, горы и пропасти не только несут необходимое человеку разнообразие, но и огораживают, задают естественную границу. Выгораживают освоенное пространство и даруют защищенность. А здесь, как сказал классик, три дня на коне скачи, ни до какой границы не доскачешь. Граница любая: сред, различающихся пространств, ландшафтных и климатических зон, государств — категория морфологическая, без нее нет, и не может быть формы. В России же граница — миф. Она не осязаема, не поверяема экзистенциально, лишена личностного, человеческого содержания. Сознание, помещенное в такую среду, фатально болеет бесструктурностью.

Отсюда апофатическая доминанта русского духа. Характеристики космоса не описываемы, ибо не схватываемы. Эта богословская универсалия находит опору в личностном опыте. Отсюда же пассивная и магическая стратегия приспособления к среде. Альтернативная магической — цивилизационно-инструментальная позиция, есть позиция структурированная. В ней субъект и объект разделены и противопоставлены. Прежде всего, субъект выделяет себя из среды, формирует субъект-объекгные отношения с миром. Но для этого нужна структурность окружающего мира. Если же мир бесструктурен, то для человека естественнее растворяться в нем, сливаясь в магической целостности, Далее, субъект выделяет из противопоставленного ему универсума объект, представляет его значимые характеристики, инструменты и механизмы своего воздействия. В магическом же акте воздействия субъект сливается с объектом. Воздействие неинструментально в том смысле, что между субъектом и объектом нет опосредующих, инструменальных сущностей и инстанций ментальных и материальных. Вернее, они минимизированы.

Магический субъект схватывает ситуацию симультанно и невербально, вне таких опосредующих сущностей как смыслы, понятия, идеальные модели. Его реакции так же симультанны и непредсказуемы, а действия пролегают по маршрутам непостижимым для собственного сознания и не поддаются рационализации субъектом действия. Присущая русской культуре экстенсивная доминанта освоения космоса (хозяйственного, пространственного) вырастает из такой стратегии с необходимостью.

Родившийся в подобной природной среде человек к пяти — семи годам переживает импритинг. Образ среды закрепляется в его подсознании как фундаментальная данность, как образ космоса, как единственно освоенное и родное. Такова заданная фундаментальными законами психики универсалия становления человека. Но данное в опыте и природненное пространство психологически малокомфортно. Отсюда тревожность, дискомфорт, подавленность. И острая привязанность к этому пространству. Центрированность психики под неустойчивый, дискомфортный тип среды. Ситуация, прямо скажем, трагическая. Человек страдает, но не может жить вне своих страданий.