Познание России: цивилизационный анализ

Народное отношение к разбойнику тождественно отношению к сакральной власти в наиболее чистых ее проявлениях. Все российские тираны обязательно, и более того, в показательном порядке, истребляли и грабили «бояр» сдвигая тем самым общество к двучленной структуре: царь — народ. Таким образом, бандит предстает в качестве особой, как бы ночной, подлунной модальность идеала сакральной российской власти. Интенция его деятельности задана той же культурой и направлена к достижению социального идеала. Отношение к разбойнику показывает нам, что теория стационарного бандита как механизма генезиса власти в варварских обществах достаточно убедительна, по крайней мере в нашем случае.

Для того, чтобы прояснить эти моменты, надо совершить экскурс в сферу культурного содержания архаических хозяйственных отношений. Архаический мир стоит на редистрибуции. Что же заставляло людей добровольно отдавать в чужие руки созданное и добытое ими? Перераспределительные отношения, как социальная основа первобытного общества не могли не быть сакрализованы. Редистрибуция генетически вырастает и осознается как жертва Богам, то ость магический акт связи с трансцендентным. Результаты трудовых усилий отдаются духам в знак благодарности и как залог будущих успехов. Они кладутся на жертвенник, сжигаются, то есть обретают идеальное бытие. В определенный момент между отдающим и ритуалом появляется новый персонаж — патриархальный Лидер, жрец. Он берет на себя отправление жертвенного ритуала и выступает как агент духов. При этом, часть от жертвоприношения используется в порядке перераспределения на нужды слабых и немощных, Рода и Храма, идет на социальное воспроизводство56.

Редистрибуция — феномен вертикального характера. В ней живут коннотации священной жертвы связывающей индивида и архаический коллектив с духами предков и богами. Для сравнения соотнесем редистрибуцию с рационально понимаемым новоевропейским налогом. Последний представляет собой качественно иное явление. Этот феномен горизонтального порядка целиком принадлежит к профанной социальной реальности. Смысл налога исчерпывается целями социального воспроизводства.

Итак, редистрибуция складывается как одна из центральных сакральных функций Власти, как атрибут родовладыки, жреца и князя. Присваивая себе эту функцию, бандит натягивает на себя пласты культурных смыслов, связанных с образом архаической власти. Сама редистрибуция — священная тайна. Бандит же — двойник власти, комплиментарная ей сущность. Но откуда мы знаем, что здесь происходит редистрибуция, а не простое присвоение чужого? Гарантия этого заключена в культурной норме прожигания награбленного. Маркирующая культуру преступного сообщества мифология блатного угара, раздольного веселья и вечного праздника отсылает нас к функции жертвоприношения. Пир — всегда сотрапеза, совершаемая с богами и духами предков. Им ставят чары, их поминают, во их имя совершают возлияния. Все то, что изведено на празднество рассматривается как жертва и сослужение. Именно это и создает Праздник, формирует пространство идеального бытия. Осуществляя редистрибуцию, архаический владыка всегда откладывал значительную долю на бесчисленные праздники — церковные, сезонные, семейные (свадьбы, поминки, родины и т. д.).

В таком бесконечном, развернутом жертвоприношении языческим богам и состоит жизнь классического разбойника. Бандит смещает редистрибуцию к самым архаическим, родовым, догосударственным формам, включает наиболее древние пласты культурной памяти и выступает как жрец, как служка родовых духов отдающий свою жизнь на истребление чужой собственности через ритуальное ее употребление. Отметим показательную «широту души» классического разбойника, неожиданную щедрость по отношению к подвернувшейся под руку сироте, а иногда показательную раздачу части награбленного бедным.

Изложенную нами концепцию можно соотнести с исследованием этнолога Р. Багдасарова, посвященном Запорожскому казачеству57. Отталкиваясь от анализа конкретного исторического феномена, автор выходит на гораздо более широкие обобщения, связанные с средневеково-архаическим прочтением христианского идеала, отношением к государству, классовому обществу, собственности. Выводы Багдасарова тем более ценны для нашего исследования, что автор рассматривает архаически-варварскую феноменологию с совершенно иных ценностных позиций. Их можно обозначить как православно-традиционалистские.

В интерпретации Багдасарова, Сечь предстает религиозно-рыцарским орденом, поставившим своей целью борьбу против большого общества и цивилизации, осознаваемых как вызов христианскому идеалу. Во имя этого, казак уходит от мира, лишает себя радостей семейной жизни и, руководствуясь обетом нестяжания, посвящает себя двум сверхцелям — войной с цивилизацией, которая сводилась к разграблению «неправедных» богатств, и прожиганию, пропиванию награбленного. Багдасаров пишет: