…В каждом доме всегда чувствуется невольно, кто душа его, и я как-то скоро поняла, что душа дома был Дмитрий Иванович, в его серой неподпоясанной широкой куртке, в белой панамской соломенной шляпе, с его быстрыми движениями, энергичным голосом, хлопотами по полевому хозяйству, увлечением в каждом деле и всегдашней лаской и добротой к нам, детям, и особенно ко мне… Он казался похожим на американского плантатора, не на янки (янки и я считала хитрыми и жадными), а именно он походил на плантатора — пионера в каких-нибудь Пампасах или Сильвасах.
Я знала, что Дмитрий Иванович ученый и профессор и что он химик. Но это мне тогда не казалось ни интересным, ни важным. А было важно и интересно, что Дмитрий Иванович так любил поля, лес, луга. Первые годы, как Дмитрий Иванович купил себе именье, он очень увлекался своими сельскохозяйственными опытами. Для этих опытов у него и был еще второй приказчик. У него было отделено так называемое опытное поле с пробами различных удобрений, и Дмитрий Иванович на своем гнедом жеребце часто ездил осматривать это поле…
Опыты Дмитрия Ивановича дали блестящий результат…
Хорошо помню, как раз во двор к Дмитрию Ивановичу пришли несколько мужиков по какому-то делу и, кончив его, спросили его:
“Скажика-ся ты, Митрий Иваныч, хлеб-то у тебя как родился хорошо за Аржаным прудом. Талан это у тебя али счастье?”
Я стояла тут же и видела, как весело и ясно сверкнули синие глаза Дмитрия Ивановича, он хитро усмехнулся и сказал: “Конешно, братцы, талан”.
С мужиками Дмитрий Иванович любил иногда поговорить на “о” и простонародной манерой, что очень шло к его русскому лицу…
…Большие читали с ним вместе вслух по вечерам, кажется Тургенева, и разговаривали, а днем мы, дети, часто сопровождали его и торчали там, где бывал он по своим хозяйственным делам.
Вот он со старшим моим братом у дождемера, поставленного в огороде, рядом с громадным ртутным барометром…
Вот я гуляю с Дмитрием Ивановичем за парком… Я рву цветы, а он говорит мне их названия…
С нами красивый желтоватой масти дог, Бисмарк, Бишка, которого Дмитрий Иванович очень любил за то, что он был умный пес, а я за то, что он так смешно улыбался, морщив в бок свою верхнюю губу.
Иногда Дмитрий Иванович в хорошую погоду любил ездить надолго в лес со всей семьей: с женой, с сыном, няней и нами, детьми.
Когда стала поспевать земляника, мы забрались раз на луг на Стрелицах, где по оврагам была густая, высокая трава, напали на крупную спелую ягоду, наелись сами и набрали ягод для больших и вернулись домой, с гордостью подали крупные ягоды Дмитрию Ивановичу. Мы думали, что нас похвалят за усердие, а нам от него попало за то, что мы помяли траву, собирая ягоды на лугах. Тут только я поняла, как все серьезно в сельском хозяйстве.
…Раз во время обеда пошел сильный дождь. Дмитрий Иванович увидел в окно и вдруг оживленно крикнул нам: “Дети! Бежим закрывать суслоны. Рожь намочит.”
Дмитрий Иванович руководил нами и бегал так же, как и мы, быстро и весело. Бегал он, немного нагнувшись вперед и размахивая согнутыми в локтях руками. Как сейчас вижу его красивое оживленное лицо, намокшую шляпу и куртку, и веселые движения.
Настала пора молотьбы. Дмитрий Иванович купил новую тогда молотильную машину, с конным приводом, сам был при сборке ее и первые разы сам опускал развязанные снопы в барабан. Как сейчас вижу его высокую фигуру за молотилкой и то внимание и сосредоточенный вид, с каким он следил, как с легким хрустом барабан втягивает колосья…
…По праздникам я ходила иногда в гости к Дмитрию Ивановичу на его квартиру в университете. Мне нравились огромные комнаты казенной квартиры в нижнем этаже, полукруглые, большие, как ворота, окна, выходившие в университетский сад, широкий темный коридор, весь заставленный учеными сочинениями Дмитрия Ивановича, где связанными пачками виднелись все больше “Основы химии”, тогда еще небольшого формата. Скромная обстановка комнат, полосатая, серая с красным, тиковая мебель казалась какой-то мелкой в огромных комнатах. Я находила красивыми большие ковры на полу и уже тогда висевшие на стенах хорошие гравюры и картины. Особенно загадочно смотрела на меня женская головка с рыжеватыми волосами и как будто бы ручкой кинжала в руке заставляла пугаться фортуна из старинной гравюры в костюме Folie и с завязанными глазами. Она потрясала бубенцом и мчалась вдаль, а люди стояли перед ней на коленях и молились на нее. Лучшее же и всегда новое удовольствие для меня было вертеть валик большого стоячего стереоскопа и любоваться ледниками и страшными пропастями видов Швейцарии, купленных Дмитрием Ивановичем во время его путешествий за границей.