Но за этим стоит глубокая комплиментарность и родство атлантизма и евразийства – об этом никто не пишет, потому что у нас есть куча евразийских патриотов, которые исступлённо говорят об абсолютной полярности. А вот я хочу сказать не о полярности, а о внутренней идентичности, о сродстве евразийства и атлантизма, потому что они являются двумя дополняющими друг друга матрицами ветхого, глиняного человека. Этому противостоит третье, принципиальное начало – начало Духа, начало, которое апеллирует к Богу пророков, которое рассматривает человека как носителя непостижимого, особого ядра, особой точки в его сердце, которая вложена Творцом. Именно в пророческом понимании – не в понимании язычников, индуистов, пантеистов, которые говорят об Абсолюте, о «широком небе», о тотальном тождестве всего всему. А непостижимый Бог пророков, к Которому Авраам пришёл, последовательно отвергая любую предложенную ему проекцию поклонения. Он пришёл к тому, что нет ничего в сущем, что заслуживало бы поклонения. И сущее существует только как указание на Непостижимое, которое находится в его сердце.
Да. Это отрицание психологизма. «Дух», о котором говорят философы-эллины, это на самом деле не Дух. Это просто разреженная, рарифицированная материя, это просто возгонка Solve («Solve et Coagula[23]
»). Если субстанцию мы поднимем до состояния пара, то она не перестанет быть субстанцией: она же не порвёт со своей вещественностью.Он будет не только противопоставлять себя – он несёт совершенно альтернативный проект, он несёт гносеологический интеллектуальный проект прежде всего потому, что он не принимает ни лжи – как глорифицированного и поддержанного полицейской системой мифа, – ни правды, обёрнутой ложью, которая как бы «демократически» предлагается на выбор в супермаркете, но если ты её отвергаешь, то можешь тоже кончить за решёткой. Самое главное, что в конце-то всё равно: если ты не хочешь покупать, ты кончишь за той же решёткой, что и в евразийском варианте.
Во-первых я хотел бы отметить, что уже где-то в середине ХХ века наиболее чуткие, острые атлантические теоретики (я не помню конкретно кто, но из разряда бжезинских, киссинджеров) говорили о том, что возвращение к религии станет основной чертой конца ХХ – начала XXI веков. Они предвидели, что основным компонентом истории будет борьба между десекуляризацией и секулярностью. И на этом пути возникают очень сложные комбинации.
С одной стороны, атлантисты и евразийцы могут входить в союзы против человека духовного, против человека верующего, с другой стороны, на каких-то этапах и евразийцы, и атлантисты могут протягивать руку друг против друга этому верующему человеку. Ну, например, как моджахеды в Афганистане. СССР вторгся в Афганистан, а атлантисты тут как тут: предлагают моджахедам побороться с советской материалистической империей «за свободу родины». Ну и не только родины – там и иностранные моджахеды подъехали ещё из арабских стран. Почему бы и не вступить в союз? Но это эпизод, это не доминирующая характеристика. Союз атлантистов и евразийцев против человека верующего – это гораздо более стандартная вещь. И мы слышим постоянно от деятелей той и другой стороны, что «у нас общий враг». Но при этом, естественно, используются термины, которые обывателя сразу напрягают, повергают в ужасы, лишают всяких сомнений в правоте властей предержащих, но суть заключается в одном: объединение атлантистов и евразийцев против человека духовного, человека верующего, человека библейского, – скажем так: против людей Книги, людей Откровения…
И какие, вы спрашиваете, возможности победить на этом пути? Дело в том, что человек – это такое очень сложное существо, у которого может быть сердце чистое, а голова отравлена испарениями либо евразийства, либо атлантизма. И человек, который не освободился от той или иной матрицы при том, что он верующий и на правильном пути стоит, но у него нет, как сказал бы Декарт, метода – он не победит. Почему он не победит? Потому что ему на каждом шагу придётся принимать какие-то решения, чего он не сможет реально сделать точно и верно. Поэтому для того, чтобы его поставить на путь, имеющий историческую перспективу, ему надо дать политическую философию
, которая бы последовательно и сознательно освобождала бы его мозги, его рациональное видение мира и от атлантизма, и от евразийства. Мировоззрение, которое коррелировало бы с его сердцем монотеиста. Пока этого ещё нет в полной мере.