Правильно. Здесь мы подходим к очень важной мысли: территория территории рознь. Если территория не является самостоятельной идеей, если она не является самостоятельной концепцией, то есть площадкой для некоего народа, для конкретной культуры (Древний Египет, допустим), – то земля остаётся, естественно, даже название переходит в веках, но понятно, что нельзя ставить знак равенства между Египтом фараонов, Египтом Птолемеев и нынешним Египтом. Просто есть некоторая преемственность – ну, есть пирамиды, например. Но совершенно другие, другой гештальт возник. Потому что та идея, которая связана с Египтом – это культурная идея. Это определённое присутствие в библейских текстах, в Традиции и так далее, но это не массивный исторический функционал, как, допустим, те же Штаты. Естественно, когда мы говорим о Карфагене, это ещё более очевидно, потому что вместо Карфагена существует Тунис. И, собственно говоря, это просто некое место для поездки туристов. Просто эти территории на сегодняшний день лишены идеи.
А есть территории, у которых такая идея есть. И этим территориям всё равно, кто туда придёт. Они живут своей жизнью, они берут этих людей и используют их для того, чтобы эту идею реализовывать. Новая Америка – это такая территория. И я убеждён, что Россия в этом смысле тоже такая территория, – если брать большую Россию, идущую от Прибалтики до Сахалина, в нынешнем её виде. Я хочу напомнить, что в XIX веке люди, писавшие о путешествиях по территории нынешней России, писали: «Доехали до границы России, дальше начиналась Сибирь», – допустим, в ссылку. Россия кончалась где-то возле Урала. Дальше шла Сибирь как не-Россия.
Но будем говорить всё-таки о единстве этой территории, и немножечко дистанцируемся от привязки к «была ли она Россией, не была ли она Россией». Где-то, как Гумилёв говорил, «Евразия», северная Евразия. Опять-таки, не в евразийском смысле, а в географическом. Просто от Балтики до Тихого океана.
Вот эта территория перезагружалась населением очень много раз. Только с Ивана Грозного, за последние 500 лет, думаю, расово-генетический контент поменялся на территории России раза четыре.
С татарином тоже очень сложно, потому что как раз эти стереотипы и мифы попадают, что называется, пальцем в небо. Татарина там как раз и не найдёшь. Потому что кто имеется в виду? Если имеется в виду Батый с его тюркским завоеванием – в основном тюркским, – то это в основном российская аристократия. Она уничтожена, а частью смешалась с германской аристократией на протяжении XVIII–XIX вв. В 17-м году эти люди либо уничтожены в ходе гражданской войны и последующих индустриализации и репрессий, либо же они бежали. А вот то, что осталось, никак не проработано батыевским влиянием, потому что батыевское завоевание касалось только элитных пластов.
Это Юсуповы и все, которые сбежали. А вот если брать обычных людей, предки которых были крепостные, мещане, духовенство и так далее, то сейчас, конечно, тут доминирует угро-финский элемент. Я думаю, что он составляет большинство.
Нет. Москва – это финское слово, здесь все топонимы финские. Здесь жили вепсы, масса всяких племён. Пермь – это чисто финское место, пермяки – финское племя. Это угро-финны – и дальше за Урал, к палеоазиатам. И небольшой язычок славян, который подтянулся сюда в домонгольское время с киевскими князьями, взявшими всё это под политический контроль. Но в основном это всё переработано в политическое русскоязычное пространство угро-финского поля, которое в значительной мере осталось. То есть идут эти блоки: мордва, удмурты. Чуваши – угро-финны по крови, тюрки по языку.
Дальше что получается? Дальше их закрепощает этот аристократический слой, который, с одной стороны, состоит из европейцев, пришедших при Романовых, даже при Иване Грозном стали приходить (литовцы, поляки), с другой стороны, это татарские роды, которые переходили и становились здесь князьями, именитыми людьми (Аксаковы, Киреевские и так далее).