Познавший правила

На этот раз расхохотались уже мы с Ка-ра. Пришлось описывать прелести богини ску, что вызвало у моранка дикий восторг. Он даже вытребовал у распорядителя кусок кожи и заставил меня угольком нарисовать богиню. Художник из меня был тот ещё, но я старался хорошо описывать словами то, что не мог изобразить.

К тому моменту, когда мы получили шестой кувшин эля, в гостинице почти не осталось посетителей. А те, что были — сидели рядом. Да и они сразу после рассказа стали расходиться.

— А что у вас сейчас за работа? — спросил Кнаско.

— Обычное сопровождение торговца… Было… — сразу помрачнел я.

— Чего-то ты мрачный! — заметил моранк.

— Это потому что нас кинули с оплатой, — пояснил ему Ка-ра. — Торговец-сука уродом оказался.

— Все торговцы — суки! И все уроды! — сказал Кнаско. — Но вы ребята правильные! Свои, итить! Кто ску не любит — тот моранк!

— Это мы-то моранки? — удивился я.

— А что, ты против? — удивился Кнаско. — У нас так: кто свой — тот моранк, кто сука и урод — тот ску. Кто зануда — тот имперец.

— Шрам! — Ка-ра оторвался от кружки, и блеск в его глазах мне очень не понравился. — А давай перед отплытием выкрадем у Ткацо контрабанду!..

— Шо? Контрабанда? — удивился Кнаско. — Тогда мне надо это рассказать бате… Кто-то возит контрабанду…

Моранк поднялся и, шатаясь, пошёл к выходу.

— Ка-ра, ты пьян! — заметил я, чувствуя, как у самого всё плывет перед глазами.

Капитан согласно хрюкнул.

— Так мы будем мстить или нет? — спросил он.

— Будем! — согласился я. — Завтра… А сейчас пора баиньки!

— Ну вот и хорошо! — согласился Ка-ра, пытаясь подняться.

Мы оба чуть не упали, и если бы не местный вышибала — до своих комнат точно бы не дошли.

Глава 17

Конечно же, выспаться мне не дали. Настойчивый стук в дверь комнаты раздался под утро, когда хмель ещё не успел выветриться из головы. И на пробуждение она ответила ужасающей болью. Я доплёлся до двери и скинул засов. В следующую секунду меня оттолкнули от прохода — и внутрь буквально втекло трое моранков, один из которых приставил к моему горлу нож.

— Не дёргайся! — прошептали мне на ухо. — И всё обойдётся…

Я хотел прошипеть, что между моей шеей и лезвием ножа уже есть щит, который с первого раза пробить не выйдет. Но вовремя опомнился, что лучше помолчать.

— Ханко, отпусти ааори! Мы — его гости, — раздался хриплый голос от двери.

Внутрь комнаты вошёл ещё один моранк, на этот раз старый и седой. Его слова нежданные гости восприняли серьёзно — меня немедленно отпустили. Старый моранк тем временем огляделся, принюхался, поморщился и приказал:

— И откройте ставни. Дышать нечем.

За его спиной я увидел своего давешнего собутыльника — Кнаско. Тот стоял пришибленный и, кажется, чувствовал себя виноватым.

— Это правда? — спросил старик, усевшись на единственный стул и глядя на меня. — Конечно, я не ожидаю, что в молодые хмельные головы придёт умная мысль не врать… Но что из рассказанного тобой Кнаско — правда?

Стоять было тяжело. Думать — ещё тяжелее. Поэтому я просто сел на кровать.

— Раз уж вы мои гости, то с кем я имею честь беседовать? — поинтересовался я, пытаясь собраться с мыслями.

Старик засмеялся, а за ним и другие моранки. Если бы у меня не раскалывалась голова, я бы, наверно, удивился, что такого смешного в моём вопросе. Однако сначала требовалось избавиться от последствий пьянки.

— Что тебе скажет моё имя? — спросил старый моранк, растягивая слова. — Но раз уж охламон Кнаско записал тебя на пьяную голову в моранки, то можешь называть Батей. Меня все так называют.

— Батя… — я покатал в голове слово. — Хорошо. Если позволите, дайте мне три минуты…

— Дам пять. Но потом хочу услышать ответ, — кивнул старик.

Я закрыл глаза и погрузился в ощущения своего тела. Убрать боль в голове, разогнать кровь и вывести алкоголь. Лучше через пот — на горшок мне гости сходить не дадут. Тело немедленно вспотело, но в голове прояснилось, боль ушла, и я смог нормально думать. Я все ещё не понимал, кто меня посетил в этот ранний час, но человек это был явно непростой.

И первое, что я сделал — поднялся с кровати.

— Уважаемый Батя!.. Надеюсь, я не нарушил никаких ваших традиций и правил, присев на кровать, — наконец произнёс я, с трудом ворочая языком. Во рту было сухо, как пустыне. — К сожалению, выпито было много, и ноги ещё не держали.

— Стало быть, теперь держат? — поинтересовался старик, впившись в меня взглядом.

— Теперь держат, — кивнул я.

— Без моего разрешения у нас не принято садиться, — заметил Батя. — Среди своих. А раз ты свой, то к тебе это тоже относится… Но моё разрешение у тебя. Присаживайся.

Я снова сел, но на этот раз уже аккуратно — на самый край.

— Этот шебутной алкоголик рассказал мне про тебя, — Батя кивнул на Кнаско. — Так что из рассказанного правда?

— Вопрос только в том, что именно он рассказывал? Мы сидели весь вечер, — заметил я. — И рассказывал я про Большую Богиню.

— Так она вернулась. Это правда? — спросил Батя.

— Правда, — я кивнул. — И ску дорого заплатили за её возвращение. Насколько я знаю, собирали по всему своему острову, обирая даже вождей.