Познер о «Познере»

В. ПОЗНЕР: Михаил Кактусов: «В недавно опубликованном списке самых престижных учебных заведений мира МГУ оказался на 155-м месте, СПбГУ — на 168-м месте, а других там никогда и не было. И такая оценка должна быть нам не обидна, а лестна. Могу судить по своей области (медицина): Россия отстала не на годы, не на десятилетия, а навсегда. В этом году за открытие теломеров и ферментателомеразы в очередной раз Нобелевскую премию получили американцы. Гипотезу о существовании теломеров в 1971 году выдвинул Алексей Оловников. Но за идеи премий не дают, премию дают за научные работы. Жорес Иванович, вы — коммунист. Ответьте, пожалуйста, почему ни в СССР, ни в сегодняшней России такая научная работа не понадобилась? И почему при капитализме на прогнившем Западе она ведется в массовом порядке буквально сотнями?»

Ж. АЛФЕРОВ: Я не хотел бы вести сейчас политическую дискуссию. Я коммунист по своим убеждениям, хотя и беспартийный человек. Основная трагедия нашей науки заключается даже не в низком финансировании, а в том, что наука, ее результаты не востребованы экономикой и обществом.

И вот это сегодня, я думаю, Дмитрий Анатольевич Медведев начинает осознавать. То, что создана комиссия по технологической модернизации России — это, вообще говоря, призыв, в том числе и к научным работникам, ученым быть вовлеченными. И я надеюсь, что произойдут изменения. Наука в советское время была, безусловно, востребована. Большую роль в этом играл военно-промышленный комплекс. Но Академия наук СССР, научные организации страны вели исследования по широчайшему фронту. Если говорить о Нобелевских премиях, то, между прочим, среди лауреатов Нобелевской премии десять человек — физики. И значит, в физической науке не так плохо обстояли дела. Виталий Лазаревич Гинзбург и я получили Нобелевские премии за исследования, которые велись задолго до этого, в советские времена. Поэтому я не хотел бы здесь идти в политдискуссию, и я не считаю, что мы отстали навсегда. В близкой мне области, в современной микроэлектронике, наноэлектронике мы отставали в советское время, в некоторых вещах были и впереди, и даже производство начиналось раньше. В чем-то мы отставали на 2–3 года, а сегодня отстаем на 15–20 лет. За последние 15 лет технология развилась необычайно, а мы, вообще говоря, теряли время. И даже в области микроэлектроники, наноэлектроники, в физиологии и медицине мы не отстали навсегда. Отстали навсегда — это если у нас нет кадров способных. А они пока есть, мы умеем готовить кадры. Да, МГУ — это непростая вещь. Скажем, среди тридцати лучших университетов в мировом рейтинге европейских всего четыре — Кембридж, Оксфорд, Сорбонна и Цюрих. И понятно, что они выбраны не только по нынешнему университетскому уровню, ной с учетом исторической части. Однако европейцы ведь не считают, что они отстали навсегда. Вот и мы не отстали.

В. ПОЗНЕР: Вы сказали, что не хотите говорить о политике, но вот вопрос: «Почему вы пошли в политику? Зачем это вам надо? Ведь все знают, что политика — грязное дело. Неужели вы думаете, что своим появлением что-то улучшите?»

Ж. АЛФЕРОВ: Я уже упоминал моего старого друга профессора Ника Холоньяка. Мы с ним обсуждали массу политических проблем, и он как-то сказал мне: «Жорес, запомни: all politicians are sons of bitches (все политики — сукины дети), и политика — далеко не чистое дело». Вы считаете, я пошел в политику? Я был народным депутатом СССР, избранным от Академии наук СССР. Уже тогда начались нападки и на Академию наук, и на нашу систему образования, поэтому я и пошел туда — для защиты. В 1995 году я не хотел идти в Государственную Думу. Не хотел, прямо вам скажу. Потому что я много переживал. Для меня лично самая большая трагедия — это коллапс, развал Советского Союза. Эта ужасная трагедия привела к огромным экономическим потерям. Хотя я не специалист в экономике, я уверен, что мы потеряли в экономике страны. Если бы США разделили на 15 независимых государств, экономическая трагедия случилась бы и там. А в 1995 году положение нашей науки было тяжелейшее.

Когда мне предложили пойти в Государственную Думу, со мной говорил и наш президент, и премьер-министр. И в итоге я сказал «Да», посчитав, что могу помогать науке и образованию. В Думе я работал в Комитете по науке и образованию, и Комитет трудился очень эффективно. Я сейчас в Комитете по высоким, наукоемким технологиям. И считаю, что приношу известную пользу, находясь там.

В. ПОЗНЕР: Светлана Тарута спрашивает: «Как вы оцениваете свои результаты в «войне» против курса православной культуры в школах?»