Первые годы замок казался нам чудесным, поистине королевским подарком. Мы потратили много дней, прежде чем обошли его до последнего уголка, поднимаясь на самые высокие башни и спускаясь до тёмных подземелий. Мы не разлучались ни на минуту, не переставая говорили друг с другом, по несколько раз в день занимались любовью, порою в самых неожиданных местах – на медвежьей шкуре, расстеленной перед пылающим камином в гостевом зале, на маленьком неудобном диванчике в библиотеке, - словом, там, где нас накрывала очередная волна вспыхнувшей страсти. Мы не думали о том, что ждёт нас завтра, каждый прожитый день был ознаменован любовью и счастьем.
Но день проходил за днём, год за годом. В нашем мире не изменялось ничего. Замок постепенно переставал быть для меня уютным, исполняющим прихоти домом. Он ещё не казался мне тюрьмой, но я уже начинала чувствовать себя птицей, запертой в позолоченной клетке. Я начала скучать по нашему реальному миру. Мне не хватало его шума, света, гремящей музыки, стремительного движения, гомона человеческих голосов, кофе и ментоловых сигарет, интернета, любовных покетбуков в мягких обложках. Постепенно, совсем незаметно для нас, мы начали отдаляться друг от друга. Наша любовь не прошла, просто утратила прежний пыл. Мы всё больше проводили времени порознь, встречаясь в иные дни лишь в трапезной и нашей супружеской спальне.
Самое трудное в пребывании здесь то, что мне абсолютно нечем себя занять.
В замке огромная библиотека, но я не знаю языка, на котором написаны книги, и не могу их читать. Давным-давно Ричард пытался меня обучать, но я никогда не имела способностей к освоению новых языков, к тому же этот, вдобавок ко всему, оказался слишком сложным и вычурным.
Будучи фотографом, я немного увлекалась ещё и компьютерной графикой, но, по понятным причинам, не могла этим здесь заниматься. Один из залов в дальнем крыле замка был отведён под художественную мастерскую. Но некому было научить меня изобразительному искусству, объяснить, как натягивать на раму холст, как его грунтовать, правильно смешивать краски и подобным тонкостям, сопровождавшим труд живописцев. Я всё-таки пыталась рисовать, уверяя сама себя, что занимаюсь авангардным искусством. Однажды я даже организовала выставку для одного единственного зрителя, моего возлюбленного. Помню, как я увлечённо готовилась, развешивая по стенам пустого зала мои немудреные работы, раскатывала ковровые дорожки, накрывала фуршетный стол. Ричард пришёл в назначенное мною время, с бокалом шампанского в руках прошёл вдоль стен, подолгу останавливаясь возле каждого моего рисунка, а я с волнением наблюдала за ним. В то время мы всё ещё друг друга любили…
Я пыталась вести дневник, покрывая при помощи пера и чернил страницы обнаруженных в библиотеке пергаментных блокнотов буквами, складывающимися в ничего не значащие слова. Нет более нелепого и бессмысленного занятия, чем вести фиксацию событий, находясь в месте, где ничего и никогда не происходит.
Шитью, вязанию и тому подобным средневековым развлечениям я тоже не была обучена. Мужские развлечения, наподобие оружейного зала с богатейшей коллекцией орудий для убийств, меня не интересовали. Я предпринимала попытки заняться уходом за садом и парком, но незачем было сажать цветы, зная, что никогда не придёт весна и им не суждено распуститься. Даже простая уборка аллей не приводила ни к какому результату – можно было до бесконечности сгребать в кучи опавшие листья, но за ночь камни мостовых снова были усыпаны новыми.