Позолоченная клетка

Я хотела бы посвятить всё своё время уходу за любимым человеком, но, увы, и этого я была лишена. Наша одежда не нуждалась в стирке и починке, да и уборкой тоже занимались невидимые слуги. Готовить я никогда не умела и не любила. Тот неполный месяц, что мы провели с Ричардом в моей квартире-студии, я всегда готовила завтрак сама. Просыпалась ранним утром и отправлялась в угол моего жилища, отведённый под кухню. Вскипятив воду для кофе и наскоро что-нибудь приготовив, я возвращалась в постель и будила своего возлюбленного поцелуями. Потом мы шли завтракать, нередко перед этим сначала занявшись любовью, первый раз из многих на протяжении предстоящего дня. Мы пили кофе, а мой возлюбленный с аппетитом ел приготовленную мною снедь, хотя омлет по цвету и плотности напоминал сапожную подошву, а тосты всегда получались подгорелыми. Но здесь просторная кухня, укрытая в полуподвале, всегда была девственно чиста – горы вымытой посуды, начищенные до блеска котлы на холодных плитах, и никаких запасов продуктов. Готовка, стирка, уборка – все эти повседневные дела, занимающие большую часть жизни замужних женщин, осуществлялись сами собой, по волшебству.

Я была слишком деятельным человеком, привыкшим сама о себе заботиться и самой определять свою жизнь. Тихий омут супружества был просто не по мне. Любовь Ричарда поддерживала меня, но не могла разогнать окружающую скуку.

Всё чаще и чаще я стала донимать мужа расспросами о том, когда закончится наше заключение, он под всякими предлогами уклонялся от прямого ответа. Наконец, настал день, когда я приступила к нему, требуя сказать мне правду, и поклялась, что не оставлю в покое, пока он не скажет, надолго ли мы застряли в этом ставшем невыносимо скучном месте.

«Навсегда», - ответил он мне.

До меня не сразу дошёл смысл этих слов. Но когда я поняла, меня охватила ярость. Как последняя истеричка, я била посуду, крушила зеркала и дорогие изящные вазы. Разумеется, следующим утром от устроенного мною погрома не осталось и следа, заколдованный замок обо всём позаботился. Я весь день демонстративно не разговаривала с мужем, а на ночь перебралась от него в отдельную спальню. Ричард не пытался меня остановить, наверное, он надеялся, что я пойму и смирюсь. Но я не смирилась.

Я пыталась бежать. Не раз, не два и даже не десять. Я проходила сквозь распахнутые настежь ворота замка, перебегала навсегда опущенный, вросший в неухоженный берег затянутого тиной рва подвесной мост, стремглав неслась по пыльной, усыпанной опавшими осенними листьями дороге. Я бежала, пока не сбивалось хриплое дыхание, не начинало остро колоть в подреберье, и сердце не отдавалось эхом в пересохшем горле. Деревья стремительно проносились мимо, слившись в жёлто-красный ковёр, я чувствовала близость свободы, но когда уже начинало казаться, что мне удалось вырваться из западни, дорога делала очередной поворот, и надо мной вновь возвышалась опостылевшая громада замка.

Я пыталась обмануть дорогу, и шла напролом через лес. Строй безмолвно теряющих листья деревьев становился всё плотнее, их стволы всё теснее прижимались друг к другу, выстраивая непроходимую стену. Цепкий шиповник заполнял все промежутки, словно колючая проволока, обвивающая тюремную ограду. Я настойчиво пробиралась дальше. Ветки деревьев, словно руки оживших великанов, хлестали наотмашь по лицу, вцеплялись в волосы и рукава моего платья, извитые твёрдые корни словно нарочно выползали из-под земли, пытаясь сбить меня с ног. Я продолжала пробираться вперёд, оставляя на колючих шипах обрывки одежды и капли собственной крови. И вновь, когда мне казалось, что я сумела побороть восставший против меня лес, деревья расступались, и я оказывалась под стенами ненавистно замка.

Видя моё состояние, Ричард поклялся, что сделает всё, чтобы нас освободить. В одном из залов он устроил магическую мастерскую. Но это не сблизило нас, не склеило пробежавшую между нами трещину, наоборот, мы стали проводить вместе ещё меньше времени. Я иногда заглядывала в мастерскую мужа, чтобы узнать, как продвигаются у него дела. То, чем он занимался, казалось мне полнейшей ерундой. Он делал выписки из толстых книг, которых натащил из библиотеки, и рисовал на полу и на стенах наброски пентаграмм, расписанные непонятными мне замысловатыми знаками. Я не имела ни малейшего представления о том, что являет собой магия, и потому мне казалось, что он просто делает вид, что ищет выход из положения, пытаясь тем самым меня обмануть. За нашими совместными трапезами я то начинала рыдать, то обсыпала его несправедливыми упрёками, выкрикивая непроизносимые ругательства в адрес мужа и его матери-ведьмы. Его молчание лишь больше распаляло меня.

Год шёл за годом, а исследования Ричарда не приводили ни к каким результатам. Я теряла надежду и всё больше замыкалась в себе. Отчаявшись обрести свободу, я даже пыталась покончить с собой. Как давно это было – год назад, а может быть, десять?