Позолоченная луна

— Это не он. — Но Дирг и так должен был знать, что ее отец слишком болен, чтобы наставить кому-то синяков. — Но его обрез всегда пинается похуже иного мула.

— Ну и дала бы мне из него стрелять. Да я бы и гораздо больше бы сделал. Если б ты позволила.

Старый вопрос снова повис между ними.

— Я не продаю ферму. Мы с папой давно так решили. Но мне придется что-то придумать.

— Если б ты не была так чертовски упряма… — Его лицо было таким хорошим, сильным, прямым, как и он сам. От него пахло сосновой щепой.

Она положила ладонь ему на плечо.

— Дирг. Как ты тут — на самом деле?

Он отвернулся. Но потянулся к ее руке, словно хотел ощутить ее как можно ближе.

Она внимательно вгляделась в его лицо.

— Ты о чем-то умалчиваешь.

Керри увидела, как при ее попытке заставить его что-то рассказать на его переносице появилась напряженная складка. Мужчину невозможно заставить заговорить, по крайней мере если ты оставила свой обрез дома.

Он накрыл ее руку своей.

— Вот мы с тобой, ты и я, и все пытаемся вырастить себе пропитание на скале.

Она еще раз взглянула на Билтмор, где на сей раз увидела человека на лошади, которая легким галопом шла от ворот по широкой лужайке в сторону дома, а человек приподнялся в седле, чтобы любоваться полной картиной. И человек, и лошадь тоже как будто стали частью сказки. Как будто сейчас сами по себе зажгутся свечи, заиграет музыка, начнется королевский бал — и перед ними с самого начала развернется новая сказка.

Повернувшись в седле, человек посмотрел на синие полумесяцы гор. И заметил их. Поднял руку и помахал. А потом поехал дальше.

Дирг снова сказал, как сплюнул:

— Ничего не может вырасти на скале.

— Похоже, только замки, — сказала она и пожалела о своих словах еще до того, как успела договорить их.

Молчание.

И потом…

— Два проклятых года я ждал, пока ты вернешься из этого города, — его голос был низким, хриплым. — Думал, когда ты вернешься… Думал, мы…

— Я знаю. — Она коснулась его руки, ее загрубелой шершавости. Она ежилась от прикосновения любой мужской руки в Нью-Йорке, какими бы мягкими ни были они на балах и званых ужинах, все эти сыновья банкиров и адвокатов, которые не держали в руках ничего тяжелее теннисной ракетки или клюшки поло. А она скучала по Диргу.

А теперь, снова оказавшись здесь, она скучала по большому миру, который узнала в городе. О том, что люди там знают, читают и думают.

— Я имею право, — сказал Дирг, обнимая ее за талию, — знать, о чем ты думаешь.

Издалека снова донесся свист, долгий и низкий. Какое-то время он пульсировал вокруг и прямо сквозь нее, как будто перенял свой ритм — вверх-вниз, долго-коротко — у окружающей их волнистой линии голубых холмов.

— Дирг, я не могу. Я не могу ответить тебе сейчас. Прости.

— Если ты ждешь, что Вандербильт подхватит тебя и унесет в закат…

— Дирг, не будь идиотом.

— Вот оно что. Я просто идиот.

— Я хотела сказать, не будь смешным. Все, о чем я могу сейчас думать, это как выжить — как заботиться о человеке, которого я ненавижу с детства. Как добывать пищу. Как спасти крышу, чтобы она не рухнула нам на голову. Прости, Дирг. Но я могу думать только об этом.

Уронив руку с его плеча, она пошла прочь. Теперь, когда солнце опустилось за горы, темнота подступала быстро, и она пустилась бежать. Сосновая хвоя и густой слой ярких листьев под ногами заглушали ее шаги.

Мимо зарослей болиголова. Мимо текущего в лавровых кустах ручья.

Снова раздался свисток поезда. Его зов завис над болиголовом, разнесся по всей долине. Старожилы все еще воспринимали его как нечто чуждое и печальное, и ей он тоже казался скорбным.

Но сегодня он казался предупреждением. Что-то грядет. Возможно, что-то ужасное. Нечто рычащее и бряцающее, сотрясающее землю, как локомотив.

Но это будут перемены. Перемены, к которым она должна быть готова.

Поезд засвистел снова. Ей показалось, что на бегу она слышит и перестук его колес, поршней, осей: Что-то грядет, грядет, грядет. Что-то…

Глава 11

— Так, значит, сегодня, — размышляла Лилли, — мы наконец увидим. — Сквозь окно гостиницы «Бэттери Парк» светило утреннее солнце, рассыпая на мраморном полу лепестки яркого света.

Эмили пожала плечами.

— Я счастлива, что Джордж покажет нам Билтмор, но, должна признаться, я до сих пор в потрясении от того, что случилось на станции. Этот несчастный репортер…

Слово смерть осталось невысказанным.

Лилли была бы не прочь пожать плечами, как Эмили. Или — тоже как сделала Эмили — прослезиться из-за несчастного Арона Берковича. Но она ощущала себя просто парализованной. Оцепеневшей.

И, пожалуй, напуганной — что не часто себе позволяла.

Конечно, она сделала все необходимые распоряжения. Она приняла на себя заметный риск, пытаясь спасти семейное имя. Она разъяснила, как именно надо к этому относиться. Но это …

Эмили выпрямилась, приподнимая длинную левую полу амазонки, чтобы можно было идти.