Позолоченное великолепие

Сара заметила, что Томас встал с мрачным выражением лица, явно недовольный ее появлением в столь вызывающе чувственном образе, который, как ей было известно, всегда выводил его из равновесия и возбуждал, несмотря на нелюбовь к ней. Что же касается его жены, одетой в мрачный цвет траура, то Сара заметила ее натянутое лицо, уверенную посадку головы, длинные и красивые руки. Значит, это и есть Кэтрин, женщина, которая своими прелестями завоевала благосклонность Тома. Сверля ее жестким взглядом, Сара улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках, когда их представили, затем повернулась к мужчине, которого возжелала неистово, завоевала на краткое время и снова потеряла.

— Милый Том! Ты спас мне жизнь. Я в вечном долгу перед тобой. Только скажи, когда я могу хотя бы частично и должным образом погасить его.

Сара насмехалась над ним и дразнила его. Не только Изабелла подумала, что Сара нисколько не изменилась за истекшие годы. Томас удостоил ее краткого ответа:

— Сара, уже то, что я вижу тебя живой и здоровой, для меня лучшая награда. Мне больше ничего не надо.

Она рассмеялась, откинув голову назад и эффектно выставляя ложбинку на груди. Не один мужчина, которого она так дразнила и возбуждала, срывал лиф с ее плеч. Кэтрин, наблюдавшую за ней, смутило столь странное поведение Сары. Как могло случиться, что эти две сестры столь непохожи друг на друга? Сара оказалась совсем не такой, какой она ожидала ее увидеть. Но ведь Кэтрин раньше никогда не встречалась с актрисой.

Во время ужина все оживленно обсуждали пьесы и актеров. Кэтрин, хотя Изабелла пыталась разговорить ее, большей частью молчала и почти не участвовала в беседе. Она заметила, что Томас пьет больше обычного, заметила и то, что сестры и Томас переходили к другой теме, как только упоминался Ностелл. Впервые она увидела едва заметную, почти скрытую, нежность в глазах Изабеллы всякий раз, когда та смотрела на Томаса. Что же касается Сары, которая пила не меньше Томаса, в каждом ее взгляде, обращенном на него, в каждом произнесенном слове таился соблазн и искушение.

Когда ужин закончился, Томас не захотел сидеть в одиночестве с бокалом портвейна, осушил его и присоединился к трем женщинам, которые пили чай в гостиной. Изабелла играла на клавесине, а Сара, не слушавшая музыку, рассказала Томасу несколько пошлых шуток, над которыми Томас громко хохотал. Сара тоже смеялась, не обращая внимания на каменное лицо Кэтрин. В том, как Сара говорила, а Томас слушал ее, сидя на диване, чувствовалось, что они связаны загадочной близостью, которую никоим образом не следовало воскрешать. Кэтрин боролась с желанием вскочить и зажать Саре рот рукой, как однажды поступила, когда маленький Томми, ничего не подозревая, повторил слово, услышанное на улице.

Когда настал час прощания, Кэтрин впервые покидала дом Изабеллы без сожаления. Раньше часы пролетали незаметно. В этот вечер казалось, что они тянутся бесконечно долго.

— Все будет хорошо, когда ты переедешь в новый дом, — тихо сказала Изабелла с сочувствующей ноткой в голосе, когда прощалась с Кэтрин, которая выбралась на светское мероприятие впервые после похорон, состоявшихся много недель назад, и Изабелла подумала, что именно по этой причине она так подавлена. — Я знаю, что тебе не нравится Сомерсет-Корт. В новом месте тебе станет лучше.

Томас повез Кэтрин домой в недавно приобретенном фаэтоне, это был быстрый экипаж темно-синего цвета, в котором было легко разъезжать по городу. Всю дорогу она угрюмо молчала. К подобному притворству веками прибегали жены, демонстрируя недовольство и ожидая, что мужья вытянут из них причину такого поведения, словно пробку из бутылки. К ее несчастью, Томас так повеселел от вина, что не заметил, что жена молчит, кипя от злости. Ему было мало пуститься в разговор с этой тварью, который был вовсе не уместен в гостиной Изабеллы, в довершение всего он не заметил, что она, его жена, весь вечер чувствовала себя несчастной, испытывала мучительную боль и в душе горько плакала. Хотя все это казалось неразумным и нелогичным, ей хотелось, чтобы он утешил ее не только за то, что она лишилась ребенка, но и возлюбленного, о существовании которого ему никогда не говорили. Однако трагедия заключалась в том, что Томас был не в силах сделать это.

Приехав в Сомерсет-Корт, она немедленно отправилась в спальню и уже лежала, когда Том, проследив, чтобы лошадь отвели в конюшню, нетвердой походкой стал подниматься по лестнице. Веселое настроение не покинуло его. Надышавшись прохладным ночным воздухом по пути домой, он опьянел еще больше. Раздеваясь, он пел и насвистывал и не без труда нашел своим карманным часам место на комоде. Он промахнулся, когда бросил рубашку на кресло, и не пытался поднять ее.

Приподняв одеяла, он скользнул в постель. От него разило вином, а жар его тела, казалось, проникал сквозь ночную рубашку, когда он начал развязывать ленты, пытаясь высвободить ее из этого плотно прилегавшего предмета одежды и не догадываясь, что нервы жены натянуты до предела.