Позолоченное великолепие

— Мое сладкое яблочко, — пробормотал он, целуя ее в ухо, затем в шею. — Мою любовь к тебе не измерить морскими глубинами или небесными высями.

Не было такой части ее тела, которую бы Томас не восхвалял в самых нежных и страстных выражениях. Он считал ее настоящей красавицей и никогда не забывал сказать ей об этом. Любовными ласками Томас всегда стремился доставить ей наибольшее удовольствие, и не его вина в том, что последние дни она замкнулась в себе и даже в его объятиях чувствовала себя одинокой. Он хранил ей верность и не мог бы изменить. Даже за время беременности и горя жены он не искал других встреч, не желал никого и ждал лишь ее. В нынешнем подогретом вином радостном настроении он забыл обо всем и нежно ласкал ее, наслаждался ее изящным телом. Ее ночная рубашка затерялась где-то на постели.

Кэтрин пыталась сопротивляться, но он не слушал и ничего не замечал, его страсть накалялась. Кэтрин чувствовала себя так, будто ее победили и захватили в плен, его губы впились в ее уста, она задыхалась, ей не хватало воздуха. Когда Томас овладел ею, она от отчаяния безудержно зарыдала.

— Никогда не думал, что такое может случиться с нами, — произнес Томас с явной обидой в голосе. — Кэтрин, ты перестала любить меня. Ты меня когда-нибудь любила? Похоже, я знаю правду уже давно, но был не в силах смириться с ней.

Томас медленно сел в постели вместе с простыней, которая опутала обоих. Она не могла вынести его страданий, вызванных разочарованием, перевернулась на другой бок, спрятала лицо в согнутой руке и не переставала рыдать. Она почувствовала, как он встал с постели. Кэтрин так и не узнала, в какой части дома он спал в ту ночь.

Когда она спустилась к завтраку, он уже покинул дом. В этом не было ничего необычного. Томас всегда приходил в мастерскую вместе с остальными, если только ему не приходилось отправляться куда-либо по делам. Тогда он предоставлял право открывать мастерскую старшему рабочему, йоркширцу, с которым он работал еще у Ричарда Вуда в Йорке. В шесть часов он пришел домой на ужин и по его внешнему виду казалось, будто между ними не произошло ничего неприятного. Только после ужина он дал ясно понять, что обстоятельства изменились коренным образом. Томас сидел в кресле у камина, и, протянув длинные ноги ближе к огню, набивал трубку и уплотнял табак кончиком пальца.

— В новом доме половина комнат уже готовы, — сказал он, приближая тонкую свечу к огню, чтобы раскурить от нее трубку. — Еще две недели, и его окончательно приведут в порядок. Я поставил в одной спальне раскладушку и сегодня отнесу туда постельные принадлежности и другие необходимые вещи. Каждый вечер я буду ужинать здесь, чтобы Томми не забыл меня. Когда все работы будут закончены и в нашем новом доме выветрится запах краски, ты сможешь переехать туда в любое время.

Кэтрин сидела напротив него, ее спина выпрямилась словно аршин, чашка с чаем в ее руке стала чуть подрагивать. Он предоставлял и ей и себе время, передышку, в течение которой их отношения либо уладятся, либо наступит полный разрыв. И то и другое произойдет под одной крышей, ибо ради сына они и не думали жить в разных местах.

— Как тебе угодно, Томас, — сурово сказала она.

Он переехал в дом номер 60 только во время Рождества, прошло уже два с половиной месяца после той ужасной ночи, когда они не поладили. Днем раньше перевезли уже большую часть мебели и разместили в комнатах. Эта мебель была гораздо лучше той, какой они обставили первый дом. Накануне Рождества последние предметы мебели были разобраны, упакованы и перевезены по новому адресу. Шел сильный снег, когда она вместе с Томми приехала в новый дом. Внешняя сторона дома и остальных владений были ей более чем знакомы, ибо она жила недалеко от этой улицы и не помнила, сколько раз проходила по ней. Однако они ни разу не заходила в дом. Кэтрин была в трауре, когда Томас впервые начал вести переговоры о приобретении дома, и замкнулась в своем горе. Выйдя из экипажа и взяв Томми на руки, она критически посмотрела на окна нижних и верхних этажей, в которых отражались огни от горевших в комнатах каминов. Прижав мальчика к себе, Кэтрин поднялась по узкой лестнице, начинавшейся прямо на пешеходной дорожке. Дорожка была защищена от проезжавшего транспорта камнями, выстроенными вдоль улицы, словно шахматные фигуры. Дверь была новой и на ней сверкали медный молоточек и ручка. Она уже хорошо разбиралась в древесине и сразу узнала, что дверь сделана из лучшей породы кубинского красного дерева. Над ней возвышалось красивое веерообразное окно. Кэтрин не пришлось стучать, чтобы ей открыли. Служанка, уехавшая раньше нее вместе с последней партией мебели, распахнула дверь. Служанка специально к этому случаю надела свежий крахмальный домашний чепчик и фартук.

— Мадам, мистер Чиппендейл находится во дворе. Он просил немедленно сообщить о вашем приезде.

— Нет, подожди, — приказала Кэтрин. — Сначала я сама хочу все осмотреть. Отведи Томми на кухню и поиграй с ним немного.