Позолоченный век

Полковник Селлерс и сам был как громом поражен, у него чуть не отнялись руки и ноги. Но кто мог бы размышлять о собственных бедах, видя сраженного горем Вашингтона! Полковник помог ему встать и чуть не на руках дотащил до кареты. Всю дорогу Вашингтон стонал и плакал, припав к плечу друга. Полковник изо всех сил, насколько это было возможно в столь тяжкий час, старался подбодрить его, но тщетно. Вашингтон всецело предался отчаянию.

- Все кончено, - твердил он, - кончено навсегда. Теперь нам придется просить милостыню. Никогда нам не оправиться от такого удара. Это была наша последняя надежда, и вот все рухнуло! Лору повесят! Господи боже мой, ее повесят! Бедная девочка, теперь ее не спасти... Ох, лучше бы меня казнили вместо нее!

Когда они приехали домой, Вашингтон упал в кресло, закрыл лицо руками и горько разрыдался. Полковник не знал, как быть и что делать. Тут в дверь постучали, и горничная подала ему телеграмму, доставленную в их отсутствие.

Полковник вскрыл телеграмму и громовым голосом прочел:

"Присяжные оправдали. Лора свободна!"

ГЛАВА XXVII

ПРИГОВОР. ЛОРА ОПРАВДАНА

gildag19.gif*

______________

* Черного от белого не отличишь; иными словами: кто прав, кто виноват, не разберешь (китайск.).

Papel y tinta у росо justicia*.

______________

* Бумага, чернила - и ни на грош справедливости (испанск.).

В то утро, когда ожидался приговор, зал суда был набит битком, как и во все дни процесса, той же толпой, что все время с таким напряженным интересом следила за ходом дела.

Бывает в каждом судебном процессе волнующая минута - ею больше всего наслаждается завсегдатай-любитель и ни за что на свете ее не пропустит. Это - мгновенье, когда старшина присяжных уже поднялся, чтобы объявить приговор, но ни одно слово еще не слетело с его уст, которыми вещает сама судьба.

Суд был в полном сборе и ждал. Присяжные на сей раз попались несговорчивые. Даже и сегодня утром они, эти разумные присяжные, задали судье новый вопрос.

Вопрос был такой: уверены ли доктора, что покойный не страдал никаким недугом, который вскоре свел бы его в могилу, если бы его и не застрелили? Видно, был среди присяжных такой, который желал доказать, что не зря он тут заседает, и старался найти более или менее подходящее решение, какое всегда выносят присяжные в уголовных процессах, - не на основе свидетельских показаний, а путем каких-то своих умозаключений, загадочных и непонятных.

Во время этой новой проволочки публика вела себя на редкость терпеливо, развлекаясь малейшим движением судьи, юристов и подсудимой. Мистер Брэм наравне с Лорой был предметом главного внимания зрителей. Помощники шерифа бились об заклад, ставя десять против одного, что присяжные не придут к единогласному решению.

Было уже далеко за полдень, когда объявили, что присяжные возвращаются в зал суда. Репортеры кинулись по местам и обратились в слух; судья, прокурор и защита также были на своих местах; зрители заволновались и нетерпеливо вытягивали шеи, чтоб лучше видеть. Присяжные вошли и остановились. Все стихло.

Судья. Джентльмены, пришли ли вы к единогласному решению?

Старшина присяжных. Да.

Судья. Каков же ваш приговор?

Старшина. НЕ ВИНОВНА.

В зале разразилась буря, и тщетно судья пытался смирить ее; гремели восторженные крики, проходила минута за минутой, но порядок все не восстанавливался. Толпа хлынула за барьер и окружила Лору; а она была спокойнее всех и поддерживала под руку свою старую мать, едва не лишившуюся чувств от счастья.

И тут разыгралась трогательная и прекрасная сцена, какой не нарисовать и самому дерзновенному воображению писателя, - волнующая сцена, делающая честь нашему веку, когда человечество пало так низко. В глазах всех женщин, присутствовавших в зале, героем дня был Брэм: он спас жизнь обвиняемой, и притом он такой красивый мужчина! Женщины больше не могли совладать со своими чувствами, которые так долго приходилось сдерживать. В порыве благодарности они кинулись к адвокату. Снова и снова они целовали его молодые и далеко уже не молодые, замужние дамы, пылкие девицы и вдовушки; они воспользовались случаем с трогательнейшей самоотверженностью; по выражению одной из вечерних газет, они "утопили его в поцелуях". Какое сладостное зрелище! И как сладостно будет через много-много лет вспоминать: "Я целовала Брэма!" А сам мистер Брэм принимал эту атаку любящих сердец, как истинный рыцарь, - храбро сносил поцелуи дурнушек и от души платил хорошеньким той же монетой.

Эта прелестная сценка и поныне известна в Нью-Йорке как "лобызание Брэма".

Когда буря поздравлений несколько утихла и порядок был восстановлен, судья О'Шонесси сказал, что теперь его долг позаботиться о надлежащем устройстве оправданной. Приговор присяжных не оставляет сомнений в том, что женщина эта не в своем уме и помешательство ее опасно для окружающих, а потому она не может быть оставлена на свободе.