Позолоченный век

Вашингтону Хокинсу не так давно минуло тридцать лет, он вступил в тот возраст, когда мужчина достигает расцвета сил, который мы называем зрелостью, но короткое пребывание в столице раньше времени состарило его. Когда началась последняя сессия конгресса, в волосах Вашингтона появилась первая седина; она стала заметней с того дня, как Лору объявили убийцей; все больше и больше седел он в пору последующего томительного ожидания, затем - после крушения всех своих надежд, когда провалился законопроект в сенате и рухнула его верная опора - Дилуорти. А спустя несколько дней, когда он с непокрытой головой стоял над могилой и слушал панихиду по Лоре, волосы его были еще белей и лицо вряд ли моложе, чем у старика священника, отпевавшего ее.

Неделю спустя он сидел с полковником Селлерсом в номере на двоих, который они снимали теперь в дешевых меблированных комнатах в Вашингтоне. Полковник Селлерс, особенно в беседах с посторонними, именовал жалкую дыру, где они ютились, то "резиденцией", то "апартаментами". Новехонький сундук в парусиновом чехле, помеченном буквами Дж.В.X., стоял у двери, перетянутый ремнями и готовый в дорогу; на нем лежала сафьяновая дорожная сумка с теми же инициалами. По соседству стоял еще сундучок - какая-то музейная древность, обтянутая телячьей кожей, потертая и исцарапанная; на крышке медными гвоздиками набиты были буквы Б. и С.; сверху лежали переметные сумы, которые, обладай они даром речи, многое могли бы порассказать из истории Америки прошлого века. Вашингтон поднялся, начал беспокойно шагать из угла в угол, потом хотел сесть на старый сундук.

- Постой, что ты делаешь! - воскликнул полковник. - Ну вот, так-то лучше, для этого есть стул. Другого такого сундука мне не достать. Я думаю, такого больше не сыщешь во всей Америке.

- Это, пожалуй, верно, - согласился Вашингтон, пытаясь улыбнуться.

- Еще бы! Мастера, который сделал и его и эти сумы, уже нет на свете.

- А правнуки его еще живы? - Слова были шутливые, но голос Вашингтона прозвучал устало и невесело.

- Ну, не знаю, как-то не задумывался... Но все равно, если и живы, им не сделать такого сундука; никто этого не сумеет, - с простодушной убежденностью сказал полковник Селлерс. - Жена не любит, когда я беру его с собой в дорогу, она всегда говорит, что его непременно украдут.

- Почему?

- Как это почему? Да ведь сундуки всегда крадут!

- Ну, не всякие же.

- Такие, уж конечно, крадут. Это не простой сундук, это большая редкость.

- Охотно верю.

- Так почему бы вору не стащить его, если подвернется случай?

- Право, не знаю. А зачем?

- Послушай, Вашингтон, я сроду не слыхал ничего подобного. О чем ты тут толкуешь? Ты только вообрази: ты - вор, под боком стоит вот этот самый сундучок, и никто за ним не смотрит, - неужели же ты его не стащишь! Нет, ты только скажи - неужели ты бы его не украл?

- Н-ну, раз уж вы меня приперли к стене... не знаю, может быть, я его и взял бы, но какое же это воровство?

- То есть как? Ты меня просто поражаешь! Что же тогда называется воровством?

- Когда присваивают чужое имущество.

- Имущество! Непонятно ты разговариваешь. Как по-твоему, что стоит этот сундук?

- А он в хорошем состоянии?

- В превосходном. Только волос немного повытерся, а так он совсем крепкий.

- И нигде не протекает?

- Протекает? Что ты хочешь сказать? Ты же не собираешься носить в нем воду?

- Ну а... а вещи не вываливаются из него, когда... когда он стоит на месте?

- Черт побери, Вашингтон, да ты надо мной смеешься! Что на тебя сегодня нашло, не понимаю? Очень странно ты себя ведешь. Что с тобой, скажи на милость?

- Сейчас все объясню, старый друг. Я почти счастлив. Да, счастлив. Я совсем не потому так быстро собрался и хочу ехать с вами, что пришла телеграмма от Клая. Я получил письмо от Луизы.

- Вот это хорошо! А что она пишет?

- Чтобы я скорей возвращался. Ее отец наконец-то дал согласие.

- Поздравляю, сынок! Руку! На всякую улицу приходит праздник, или как, бишь, там говорит пословица. Благодарение богу, Бирайя Селлерс еще увидит тебя счастливым человеком!

- Будем надеяться. Генерал Босуэл почти разорен. Когда строили железную дорогу до Хоукая, он пострадал не меньше других. Теперь он уже не так возражает против зятя-бедняка.

- То есть как это бедняка? Да ведь земля в Теннесси...

- Забудьте про землю в Теннесси, полковник. Я на ней поставил крест окончательно и бесповоротно.

- Да нет же! Неужели ты хочешь сказать...

- Много лет тому назад мой отец купил эту землю, желая оставить ее как благословение своим детям, и она...

- Ну конечно! Сай Хокинс мне говорил...

- ...и она оказалась проклятием всей его жизни, и никогда никто не оставлял в наследство своим детям более тяжкого проклятия...

- Надо признать, тут есть доля правды...

- Проклятие пало на меня, когда я был еще ребенком, и преследовало меня всю жизнь, каждый час, вплоть до нынешнего дня...

- О господи, а ведь верно! Сколько раз моя жена говорила...

- Я рос в уверенности, что нас ждет богатство, и никогда не пытался трудом зарабатывать свой хлеб.

- И это верно... но ведь ты...