Позволь ей уйти (СИ)

— Без всякой причины ты превратил лицо своего одноклассника в кровавое месиво? — Юлия Константиновна покачала головой. — Ну уж мне-то хотя бы не ври. Хорошо ещё, без глаз пацана не оставил. А вот нос и губы ему разбил, зуб выбил… Ты понимаешь, что мог его всерьёз покалечить?! — она в утрированном ужасе округлила глаза.

Пашка облизнул сухие губы и шумно сглотнул.

— Я… не хотел его калечить, — сказал он негромко, но не успели директриса с инспекторшей обрадоваться, как он мрачно докончил:

— Я его убить хотел.

Обе женщины изменились в лице.

— Паша, ну что ты такое говоришь! — Высоцкая уже почти плакала. — Ты же такой хороший, умный, добрый мальчик… Он же, вы знаете, — повернулась она к Ловыгиной, — балетом у нас занимается. У самой Хрусталёвой! Она говорит, что он безумно талантливый, способности просто невероятные…

Пашка низко опутил голову.

— Нигде я не занимаюсь, брехня всё это, — пробормотал он.

— Да это он сейчас назло говорит! — всплеснула руками директриса. — Да что же такое происходит, господи… Я не узнаю тебя, Паша! Юлия Констатиновна, вы сами Хрусталёвой позвоните и поговорите с ней, она всё подтвердит.

— Позвоню, — вздохнула Ловыгина. — Балерун, значит… ко всем прочим заслугам.

— Танцовщик, — тихо и враждебно поправил Пашка.

В этот самый миг дверь кабинета директора распахнулась.

— Стой! Да куда ты… Елисеева!.. — услышали они все испуганный возглас секретарши и увидели Милку.

— Татьяна Васильевна, я не смогла её удержать, — пытаясь поймать девчонку за руку, виновато объяснила секретарша. — Она сама вломилась. Прямо как слон в посудную лавку….

Не слушая её, Мила решительно подошла к столу, за которым сидел Пашка, точно преступник на допросе, положила руку ему на плечо и, дерзко вскинув подбородок, заявила:

— Калинин ни в чём не виноват! Он просто за меня заступался. А Семенихин — козёл, он сам первый начал…

— Не болтай! — разъярился Пашка в момент. — Тебя там вообще не было, поняла? Это наши с ним дела. Ты здесь ни при чём!

— Ещё как при чём! — возразила она упрямо. — Это всё из-за меня! Если бы не я, ты бы не стал его избивать…

— Так, погоди, Елисеева, — взмолилась директриса. — Давай теперь с чувством, с толком, с расстановкой.

— Да не слушайте вы её! — отчаянно закричал Пашка. — Врёт она всё! Я сам… всё сам!

Инспекторша незаметно перевела дух. Так… кажется, картинка начинает проясняться. Речь идёт о попытке защитить подружку.

— Как тебя зовут? — уточнила она у девочки.

— Милана Елисеева. А Семенихин вообще урод, — быстро добавила она, — его у нас все ненавидят, он вечно делает гадости исподтишка. А Пашка на самом деле мне помочь хотел, мне ужасно плохо было и тошнило потом ещё долго, а Ссыкло… ой, то есть Семенихин знал, что мне кружиться нельзя… — затараторила она, будто из пулемёта застрочила.

— Подожди ради бога, не части! — попросила Ловыгина. — Давай-ка мы пока отпустим Пашу, а сами с тобой поговорим. Ты мне всё подробненько и расскажешь…

— Я никуда отсюда не уйду, пока она тут, — категорически отрезал Пашка и, покосившись на Милку, сердито добавил:

— Дура.

— Сам дурак! — не осталась в долгу она.

Инспекторша и директриса переглянулись.

— Они у нас… попугайчики-неразлучники, — немного виновато пояснила Высоцкая. — Очень крепко и давно дружат.

Несмотря на конец октября, жара стояла практически летняя. Ловыгина промокнула салфеткой взмокший лоб.

— Ну что ж… — глубоко и устало вздохнула она, — послушаем обоих… попугайчиков. Чем раньше закончим — тем раньше я всех отпущу.

=29

Пашка лежал на кровати, уставившись в потолок, и тщетно пытался заснуть. Время давно перевалило за полночь, но у него было слишком неспокойно на сердце для того, чтобы расслабиться.

И вроде бы всё закончилось для него хорошо — во всяком случае, могло быть и хуже… но на душе по-прежнему скребли кошки. Пашка с содроганием вспомнил, как инспекторша позвонила Хрусталёвой — в тот момент ему хотелось провалиться сквозь землю. Он подсознательно готовился к позору и презрению, когда выяснится, что он бросил посещать балетный кружок. Однако Ксения Андреевна повела себя очень неожиданно: не только подтвердила, что Пашка исправно ходит на занятия, но и дала ему превосходнейшую характеристику. Наверное, следует съездить завтра в ДК и лично поблагодарить её. Стыдно, конечно, будет смотреть ей в глаза, но… он не собирался оставаться неблагодарной свиньёй.

Дверь, скрипнув, чуть приоткрылась и разрезала тьму полоской света. Затем снова стало темно. Пашка уловил знакомый звук лёгких торопливых шагов, а через секунду с него бесцеремоно стянули одеяло и устроились рядом на кровати.

Милка, кто ж ещё… Конечно, Милка.

Он продолжал лежать не шелохнувшись, всё ещё обижаясь и никак не реагируя на её появление.

— Спасибо тебе, Паш, — прошептала девчонка. — Я тогда там… в парке… ничего тебе сказать не успела.

У него сладко защипало в носу, но ответил он как можно более независимым и гордым тоном:

– “Спасибо” дуракам не говорят.

— Так ты меня тоже дурой обозвал! — тут же сердито зашипела она, моментально вскидываясь.

— Потому что ты и есть дура.

— Ну и ты тогда тоже дурак!

— Ну и всё…