Позволь ей уйти

И вроде бы всё закончилось для него хорошо — во всяком случае, могло быть и хуже… но на душе по-прежнему скребли кошки. Пашка с содроганием вспомнил, как инспекторша позвонила Хрусталёвой — в тот момент ему хотелось провалиться сквозь землю. Он подсознательно готовился к позору и презрению, когда выяснится, что он бросил посещать балетный кружок. Однако Ксения Андреевна повела себя очень неожиданно: не только подтвердила, что Пашка исправно ходит на занятия, но и дала ему превосходнейшую характеристику. Наверное, следует съездить завтра в ДК и лично поблагодарить её. Стыдно, конечно, будет смотреть ей в глаза, но… он не собирался оставаться неблагодарной свиньёй.

Дверь, скрипнув, чуть приоткрылась и разрезала тьму полоской света. Затем снова стало темно. Пашка уловил знакомый звук лёгких торопливых шагов, а через секунду с него бесцеремоно стянули одеяло и устроились рядом на кровати.

Милка, кто ж ещё… Конечно, Милка.

Он продолжал лежать не шелохнувшись, всё ещё обижаясь и никак не реагируя на её появление.

— Спасибо тебе, Паш, — прошептала девчонка. — Я тогда там… в парке… ничего тебе сказать не успела.

У него сладко защипало в носу, но ответил он как можно более независимым и гордым тоном:

– “Спасибо” дуракам не говорят.

— Так ты меня тоже дурой обозвал! — тут же сердито зашипела она, моментально вскидываясь.

— Потому что ты и есть дура.

— Ну и ты тогда тоже дурак!

— Ну и всё…

— Ну и всё!

Некоторое время оба лежали молча, возмущённо сопя в унисон. Пашка не выдержал первым:

— И чего ты сюда припёрлась?

— Чтобы поблагодарить тебя, идиот, — огрызнулась Милка и тут же жалобно добавила без паузы:

— Паш, я так за тебя испугалась! А тут ещё эта тётка из милиции притащилась… Я подумала, что тебя в колонию заберут. Что теперь с тобой будет?

— Да ничего не будет, расслабься. Ну, поставили на учёт… фигня. А вот ты зачем влезла? “Это всё из-за меня, это всё из-за меня”, — снова завёлся он, передразнивая голос подруги. — Чуть не подставилась… Это хорошо ещё, что Ссыкло молчит, за шкуру свою боится. А то как пошёл бы припоминать, сколько раз ему от тебя доставалось…

— Я за тебя испугалась, — просто повторила Мила.

— А я за тебя, можно подумать, не испугался? Когда увидел, что ты на земле валяешься… решил, что ты вообще умерла.

Милка освобождённо и легко заплакала, понимая, что прощена, обвила его шею своими тонкими руками, прижалась мокрой и прохладной от слёз щекой — к его щеке. Пашка привычно приобнял её в ответ, чувствуя, как с души падает огромный тяжёлый камень. Если они ссорились — у него потом весь день всё валилось из рук, он не мог ни есть, ни спать, ни играть, ни учиться…

— А что они там про балет болтали? — в последний раз шмыгнув носом, вдруг спросила Милка. — Я не поняла. Ты… правда балетом занимаешься? А почему мне ничего не сказал?

Поколебавшись, Пашка решил открыть ей лишь часть правды. Объяснять сейчас причины своего ухода из кружка не было ни сил, ни желания.

— Да, правда занимаюсь. А тебе не говорил, чтобы ты не ржала надо мной.

— Я не буду ржать! — тут же горячо заверила она. — И никому не скажу, ни одной живой душе, если ты не позволишь! И что, у тебя правда… способности?

— Хрусталёва говорит, что да.

— Это та самая бабка, которая нас тогда на гаражах застукала?

— Она не бабка, а пожилая женщина, — строго поправил Пашка. — И вообще мировая тётка. Верит, что из меня получится звезда, — он хмыкнул, чтобы скрыть смущение.

— Получится. Точно получится! — убеждённо сказала Милка, обводя пальцем контур его лица. — Раз уж самая настоящая живая балерина про тебя такое говорит…

— И ты не перестанешь из-за этого со мной дружить? — с опаской уточнил он.

— Я с тобой? Ни за что на свете. Слышишь? Я никогда-никогда тебя не брошу. Всегда буду твоим другом и всегда буду рядом, пока не умру! — поклялась она с жаром.

— Я тоже, — серьёзно пообещал Пашка.

=30

Москва, 2017 год

Первым, кого встретил Павел в театре, когда наконец-то пришёл туда, оказался Марсель Таиров.

Завидев ведущего солиста, премьер выразительно покосился на свои наручные часы.

— Пятнадцать ноль-ноль! — вслух прокомментировал он увиденное. — Не рановато ли звезду словил, попрыгунчик? Твои коллеги вон с десяти утра на месте, вкалывают у станка, репетируют, готовятся к вечернему спектаклю…

— И я рад тебя видеть, Марс, — со вздохом отозвался Павел. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас выяснять отношения, но и смолчать в ответ на подобное он не смог. — Переживаешь за мою карьеру? Я растроган буквально до слёз и соплей. Ты, однако же, сильно не нервничай. Надеюсь, аппетит и сон не пропали?

— За твою — что? Карьеру? С какой радости я буду волноваться о том, чего нет? — Таиров презрительно скривил губы. — Ты — однодневка, приятель, не знаю уж, чего ты там себе навоображал.

— Навоображал? — Павел небрежно дёрнул подбородком в сторону роскошной премьерной афиши со своим портретом. — Довольно натуралистичная галлюцинация, не находишь?