Позволяю любить

— Я правда ничего не скажу, — уверяла она.

Аня остановилась.

— Отмени все приемы, которые назначены у меня на сегодня. Я отгул взяла — так и скажи всем, кто спросит. Домой мне не звонить, все равно не приду, — быстро говорила Аня.

Медсестра послушно кивала.

— А Катя? Она-то как?

Аня разозлилась.

— Любопытная ты моя! — снова заговорила она. — Держи лучше язык за зубами, а то отрежу от него ту часть, что в рот не помещается. — Аню все больше захлестывала волна стремительного страха по поводу собственного садистского спокойствия. Но она не могла уже остановиться. — Что касается Максима, на него мне глубоко плевать. Но если сплетни пойдут о моей сестре, ты горько пожалеешь, что родилась на свет. Все поняла?

Аню вызывал к себе главврач. Об этом ей сообщила Степанова, победно посмотрев в спину своей обидчице.

Артур Маратович пребывал во взвинченном расположении духа. Обычно приветливый, сегодня он не ответил даже на приветствие Ани.

— Опять Степанова жаловалась? — предположила Аня причину его плохого настроения. Интонации ее голоса пугали ледяными обертонами.

— Нет. Степанова сегодня ни при чем. Я получил одно занятное письмецо, — произнес главный, протягивая ей бумагу.

— Я не читаю чужих писем, — отстранилась она.

— Думаю, все же стоит. — Голос Артура Маратовича тоже стал редким — слишком, наверное, официальным.

Он положил перед Аней лист. Аня неохотно взяла его в руки, перед глазами побежали корявые строки малограмотной анонимки:

«Уважаемый Артур Маратович!

Хотелось бы обратить ваше внимание на моральный облик ваших подчиненных. Особенно это касается Беловой Анны С. Считаю недопустимым, чтобы детским хирургом являлась лживая и лицемерная совратительница детей и несовершеннолетних. Не удивлюсь, если она подыскивает себе пылких любовников среди своих юных больных. Убедительно обращаюсь к вам с просьбой принять срочно меры, чтобы успеть пресечь подобное безобразие.

Я призываю вас действовать решительно и, главное, незамедлительно, так как это дело затрагивает не только репутацию больницы, но и вашу личную честь. Нелишне будет предупредить, что особа, о которой я тут вам докладываю, распространяет о вас сплетни, они мерзкие. Как-то раз Белова громко заявляла, что во время операции у вас трясутся старые руки и что вы недостойны носишь звание и белый халат хирурга. Вам давно пора уйти на другую работу.

Надеюсь, мое письмо поможет восстановить высокую справедливость, чтобы успеть наказать виновных.

Доброжелатель».

— Что скажете? — сухо спросил Артур Маратович, нервно перекладывая на столе бумаги из стопки в стопку и обратно.

— Обычная мерзость. — Аня равнодушно пожала плечами и посмотрела главному в глаза: — А разве вам что-то непонятно в этой грязной кляузе?

Тот отвернулся.

— Вы станете отрицать все эти факты?

— Разумеется, стану. Я не похожа на дуру.

— Но вы понимаете, что я обязан принять меры?

— Не понимаю! Какие меры? У нас что, тридцать седьмой год на дворе, чтобы реагировать на каждое подметное письмо? Любой подонок легко настрочит вам целый мешок таких пошлых обвинений — так что, безо всяких доказательств вы станете им верить?

— Значит, вы хотите, чтобы я поверил именно вам? Причем, как вы сами только что выразились, безо всяких доказательств?

— У нас получается бессмысленный разговор. Вы не можете привести доказательств, я — не могу опровергнуть указанных в этой портянке фактов. И что? Вы собираетесь давать ей ход?

Аня проговорила это, явно подражая его тону.

— Не дерзите! — вспылил он. — Что за тон?!

— Вы полагали, что я сейчас брошусь унижаться перед вами и умолять, чтобы вы соизволили не верить сплетням?

— Не изображайте из себя жертву, Белова! — Голос главного врача стал крепчать. — Тут даже я являюсь пострадавшим лицом, — обиженно заключил он.

«Н-да. Тебя, похоже, заботит не столько обвинение в развращении несовершеннолетних, сколько замечание о дрожащих руках, — мрачно подумала Аня, рассматривая притихшего на минуту Артура Маратовича. — Интересно, а они действительно у него дрожат? Наверное, дрожат, раз он оскорбился от такой явной поддельщины».