Позывной "Калмык" (СИ)

Спальня была метров шесть на шесть. Тут танцевать вальс можно, не боясь за что-то зацепиться. Радищев, нёсший подсвечник с тремя свечами, приподнял его над головой, позволяя квартирантам осмотреть спальню. Огромной кровати с балдахином, обычной мебели для спальни, здесь не было. У стены была лавка, скорее, чуть больше метра в ширину, застеленная такой же тёмно-зелёной, как и штора, бархатной материей. Рядом стоял секретер и пуфик. Два окна закрыты всё теми же зелёными шторами. На стене у этой кровати, что ли, висело зеркало в литой раме медной и несколько картин — натюрмортов в дешёвеньких рамах.

— Это картины нарисованные матерью в ссылке в Илимске. Анна Тимофеевна, думаю вам будет удобно здесь спать, — Радищев ещё раз поднял подсвечник.

И как тут они вдвоём разместятся. Печалька. Сашка тяжко вздохнул. Идея приехать в Петербург нравилась ему всё меньше. Следующей комнатой был кабинет. Полки с книгами, бюро, всё как у его отца, в тереме, в Болоховском. Потом ещё одна спальня. Ну, слава богу, хоть тут была та самая большая кровать под балдахином. Последняя комната была огромной гостиной. Или даже бальной залой. Примерно шесть метров на двенадцать. В углах несколько витрин с посудой, на стенах картины. Между окон у стен стулья венские. На потолке большая литая люстра с гнёздами для свечей и отсутствием этих свечей. Да до изобретения парафина и стеарина далеко. Пока только воск. А пуд воска — это шестнадцать рубликов на серебро. С доходом в пятьсот рублей в год свечи — это ещё та роскошь.

— Нама нраися. Мы остаеся, — Сашка дёрнул за рукав шубы Аньку, стоящую с мрачной физиономией. Столько дифирамбов пропел Виельгорский про эту квартиру, а тут мрачно, темно, бедно.

— Да, Ваше Высокоблагородие мы остаёмся. За каретник нужно платить отдельно, или он входит в стоимость проживания? — молодец Анька. Кох про дормез уже забыл. Так его эта бедность и будущая неустроенность из колеи выбила.

Не, надо быстренько обделать то дельце, которое себе наметил и валить назад к навозу и червям. И обязательно нужно выехать не позднее самого начала марта. Путешествия на санях по булыжной мостовой длинною всего в две версты достаточно. Встрять в такую же ситуацию по дороге домой, где-нибудь сразу после Москвы в лесу, не хочется. За битого двух небитых дают.

— Хм, каретник…

— Дэисят рубилей миесяца.

— Конечно, госпожа Серёгина. Пользуйтесь каретником и конюшней.

Событие сорок шестое

Я стану говорить, что дороги дрова; Что вот последний грош сейчас сожгла вдова Страдальца бедного…

Л. Мей. Дым

— Может ещё не поздно, давай Ань сегодня на рынок сходим, картошка, георгины, гладиолусы, тюльпаны, пионы и прочие ирисы, вдруг чего ещё продаётся, — растормошил утром сонную и злую кикимору Сашку.

— Вот ты дурень! Сашка, ну почему все с годами умней становятся, а ты только дурней? — Анька села на кровати, завернулась с головой в одеяло и только носик острый торчал.

— Чего опять? — Сашка только сделал зарядку со всякими отжиманиями и приседаниями и теперь от него пар валил. Тонкая хлопчатая рубашка промокла от пота и обтянула разгорячённое тело.

— А ладно, Ваша Светлость, вот купишь ты всё это. Придем сейчас пишиком на рынок, а там всё это продаётся. Купишь. Потратишь денег немерено, а потом что? Как ты зимой это всё довезёшь до Тулы, а потом и сохранишь до весны. Даже мне известно, что тюльпаны осенью в землю закапывать надо. Про остальные не знаю, — Анька носа из-под одеяла не высунула, точнее, как кончик торчал, так только он и продолжал торчать. Потому бурчание было глухое и нестрашное.

— Ну, и из Голландии ирисы в тридцатиградусный мороз… Кх. Брежу. Я говорю, что, если надо, я и из Голландии в тридцатиградусный мороз чего нужно привезу. А в дормезе тепло. Закопать в землю, завернуть в ткань и в сундук, а тот сундук в больший, и между ними войлок проложить. При перетаскивании сохранит температуру, а в дормезе топим. Пошли, Ань? А то один пойду.

— А когда этот ужас будем в порядок приводить? Я так три месяца не выдержу.

Да, это вам не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже. В доме наследника первого революционера было несколько печей. И в той половине второго этажа, что сняла купеческая вдова Анна Тимофеевна Серёгина их было три. Печи-то были… Нет, и дрова были. По нескольку полешков возле каждой печи в специальных чугунных дровницах лежало. И даже несколько лоскутков бересты для розжига. Сашка с Ванькой младшим растопили и целый час примерно печи горели, нагревая воздух в комнатах. А потом дрова кончились. Пошли искать, а оказалось, что дров в доме больше нет и вообще покупайте дорогие постояльцы сами и топите сколько хотите. Это лакей всё тот же в полушубке сказал. А Радищев ничего не сказал.

— Почивает барин. Будить не велено. К завтрему ему рано на службу.

Не вымерзли. Температура к утру опустилась почти до нуля, но под одеялом пуховым и двумя шубами, обнявшись, до утра дожили.