Позывной "Хоттабыч"

Я пришел в сознание, треснувшись с размаху и без того раскалывающейся от боли головой о какую-то твердую хреновину, лежащую в изголовье. Поверхность подо мной то и дело взбрыкивала, словно необъезженная лошадь, норовящая, во что бы то ни стало сбросить седока. Я попытался пошевелить руками, но у меня ничего не вышло – не чувствовал я их. Абсолютно! Как, впрочем, и остальных частей моего многострадального организма. Словно, кроме трещавшей черепушки, все остальное у меня напрочь отсутствовало. Не может быть, чтобы так тело затекло – до полной невосприимчивости… Или, все-таки, может?

Судя по ощущениям, я лежал навзничь, уткнувшись правой щекой во что-то раздражающе-колючее, похожее на грубую солдатскую шинель. И похоже, что эта щека за время моего беспамятства успела превратиться в одну сплошную кровоточащую коросту. Шея тоже наотрез отказывалась работать, и сменить не слишком комфортное положение, головы мне не удалось. Я приоткрыл свободный от колючей шинели глаз, как назло, тот самый, затянутый мутной пленкой катаракты и, как мог, «огляделся». Судя по световым пятнам, стремительно скользившим по моему лицу (а требовать большего от моего мутного зрачка и не стоило), я куда-то двигался. Скорее всего, на автомобиле: до меня доносился мерный гул движка, поскрипывали рессоры и жутко несло дизельным топливом. Твердое основание, на котором я «с комфортом» разлегся, ходило ходуном, то вверх, то вниз. Видимо дорога, по которой меня везли, оставляла желать лучшего.

И моя догадка вскоре подтвердилась: после очередного резкого «скачка», от которого моя пульсирующая чудовищной болью голова вновь была испробована на прочность, кто-то, находящийся рядом, громко выругался, по всей видимости, обращаясь к нерадивому водителю:

– Шарафутдинов, твою медь! Полегче! Не дрова везешь!

– Звиняйте, тащ майор! – с легким татарским акцентом откликнулся водитель. – После вчерашнего авианалета дорогу так раздолбало, что тут теперь только на танке прорываться!

– Ну, ты это, сержант… – немного снизил гонор майор. – Все равно аккуратней вези! Всю душу из меня вытряс!

– Так точно! – раздалось в ответ. – Со всей аккуратностью доставим! – Однако машина в этот момент подпрыгнула на очередной рытвине еще сильнее.

– Зараза! – прошипел майор, но к водителю больше не прикапывался. – Так какие мысли у тебя насчет этого… старикашки-диверсанта образовались, старлей? – спросил майор еще одного, невидимого для меня собеседника.

– Мутная здесь какая-то история, Станислав Борисович… – немного помедлив, ответил старший лейтенант. – Я, пока вас со спецтранспортом дожидался, пораскинул немного мозгами… Допросил непосредственных участников сего безобразия, кроме капитана Рогова, естественно…

– Еще бы ты его допросил, – хмыкнул майор. – Его этот контрик престарелый так проморозил, что даже в гроб нормально не положить!

– Одного не пойму, как они такого сильного окудника[5] проморгали? – в голосе лейтенанта слышалось искреннее недоумение. – Ведь должны же были первым делом замерить его потенциальный резерв?

– Разжирели на тыловых харчах! – жестко произнес майор. – Совсем мышей не ловят…

– Ни скажите, товарищ майор! – со всем юношеским жаром встал на защиту покойного капитана старший лейтенант. – Кто угодно бы расслабился, только не Рогов! Я ведь под его началом в Особом Отделе НКВД начинал. И если бы у меня зачатки Силы[6] не прорезались и меня к вам не перевели – так и продолжал бы вместе с ним службу нести. И может быть, это я сейчас той ледяшкой… – Голос лейтенанта дрогнул, и он затих, продолжая обиженно шмыгать носом.

– Похвально, Егоров, что ты горой за своего бывшего командира! – похвалил подчиненного майор. – И не даешь его имя порочить!

– Да знаете, каким он был? – вновь вскинулся старший лейтенант. – Сколько мы вместе с ним шпионов, да диверсантов переловили? И Сеньки среди них, ой, как нередко попадались! Нет, не мог Пал Кузьмич, так нелепо подставиться! Не складывается здесь что-то!

– Ну, давай тогда с тобой обмозгуем эти самые несоответствия, – предложил Егорову майор. – Дорога неблизкая, а заниматься этим делом нам с тобой так и так придется…

– Ну, вот смотрите, Станислав Борисович, – начал «загибать пальцы» старший лейтенант, – первая несуразность: этому старику на вид лет сто. Да и на допросе он свой точный возраст назвал – сто два года… Это я уже у младлея Ильюшина позже выпытал – он протокол допроса задержанного вел.

– Ого! – присвистнул майор. – Не каждый «осененный» контрик до такого почтенного возраста доживает. А если взять в расчет Октябрьское Восстание, да Гражданскую, да еще и междоусобные клановые войны, то таких деятелей вообще по пальцам пересчитать можно! Протокол изъял?

– Так оказия с тем протоколом вышла, – пояснил старший лейтенант. – Рогов чернильницу во время допроса случайно перевернул, ну и залил все краской к чертям собачьим. А когда еще и старикан этот Холодца подкинул, промерзшая мокрая бумажка и вовсе рассыпалась в труху.

– Твою ж… – устало ругнулся майор. – Что такое не везет, и как с этим бороться?