Позывной "Хоттабыч"

Пока мы бодались взглядами, мне удалось подняться на ноги, которые тоже медленно, но неумолимо начали свой дрейф к центру земли. Где-то недалеко уже звучали голоса, кто-то бежал к нам – наверное Надюшка привела «подмогу» в лице наставников и начальства. Осталось продержаться совсем чуть-чуть.

– Ты сам напросился! – взвизгнул Варфоломеев, пытаясь заехать кулаком мне в челюсть. – Хреначь его, пацаны!

И вот его кулак, летящий мне в лицо, вдруг неожиданно заискрил, а после вспыхнул ярким обжигающим пламенем. Чувство опасности взвыло и я, на полном автомате, просто отбил в сторону этот дурацкий по своей прямоте удар ребром раскрытой ладони – бойцом Варфоломеев был просто никаким! А вот то, что произошло дальше, ввергло меня в самый настоящий ступор: рука мажорика в том самом месте, где соприкоснулась с моей ладонью, переломилась и оторвалась, словно была слеплена из дерьма и, орошая все вокруг брызгами крови, улетела далеко в кусты.

Пока Варфоломеев пялился на фонтанирующую кровью культяпку, видимо, пребывая в шоке, двое его подпевал-шестерок испарились с места преступления, словно их никогда тут и не было. Едва они исчезли, кусты затрещали и на полянку вломился взмыленный, словно загнанная лошадь, мужик в форме комиссара государственной безопасности третьего ранга.

– Коля! Сынок! – воскликнул мужик, бросаясь к покалеченному и истекающему кровью мажорику. – Что же… Да что же это… – запричитал он, подхватывая заваливающегося на землю Варфоломеева. – Медика сюда! Срочно!

За комиссаром госбезопасности из кустов на поляну выскочил старший наставник Болдырь, следом за наставником – растрёпанная, но уже пришедшая в себя Надюшка. И последним, кто бы вы думали? Товарищ оснаб, собственной персоной! И я так подозреваю, он все время находился где-то здесь, скрываясь на территории училища.

Едва появившись, Болдырь, слегка подвинув комиссара в сторону, тут же перехватил потерявшего сознание мажорика из рук отца. Затем со сноровкой, выдающей в нем немалый санитарно-боевой опыт, принялся останавливать хлещущую из раны кровь, для начала перехватив окровавленную культю, из которой торчали наружу белые обломки костей, сброшенной с себя портупеей. Оснаб лишь на секунду присел на корточки перед сомлевшим Варфоломеевым, поднялся на ноги, внимательным взглядом впившись в мое «помятое» сапогами отморозков лицо. Видок у меня, наверное, был еще тот – распухший и разбитый в кровь нос, заплывшие глаза и беззубый провал рта, лишенный вставной челюсти. Ну просто воплощение вселенской красоты и мужественности!

Оставив сына на попечение старшего наставника, «освободившийся» от горькой ноши комиссар, тоже поднялся на ноги. И выражение его лица не сулило мне ничего хорошего, даже больше – оно требовало мгновенной и сиюминутной «сатисфакции», а точнее – мести! За мгновение до того, как он напал, его глаза полыхнули жарким огнем преисподней и в мою сторону покатился всепожирающий вал огненной стихии.

– Не сметь! – гаркнул во всю мощь легких оснаб. – Под трибунал пойдешь!

Но остановить огненный ад было уже невозможно! Я собрался с духом, приготовившись сгореть заживо. Земля сначала задрожала, а потом резко всколыхнулась (мне удалось устоять только потому, что к тому моменту мои ноги погрузились в землю почти по щиколотку), да так, что рядом с хрустом вывернуло из земли с корнями громадный тополь, упавший поперек огненного вала. Но это препятствие не остановило огненную стихию, буквально в считанные мгновения от могучего исполина осталась только жалкая горстка пепла.

«Похоже, что это точно конец!» – мелькнула в голове мысль, когда огонь почти лизнул мои седые волосенки, заставляя их скрутиться от жара. Лицо опалило, и я почувствовал, как спекается на губах бегущая из носа кровь. Я закрыл опаленные веки и с силой сжал кулаки, желая, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Земля «с утробным ревом» еще сильнее взбрыкнула, а после все резко затихло…

Глава 27

Товарищ Сталин неторопливо прохаживался по кабинету, заложив одну руку за спину. Во второй руке он сжимал уже потухшую трубку, покусывая и без того погрызенный мундштук. Перед ним навытяжку стояли, полируя глазами пол, словно нашкодившие малолетки, нарком Берия и оснаб Петров.

– Итак, товарищи, – наконец закончил нервно дефилировать по кабинету Хозяин, – нэ прояснитэ ситуацию? Как можно было так позорно обо… – Сталин, собравшийся грубо выругаться, сдержался, и подобрал «более нейтральную» формулировку, – опростоволоситься?

– Виноваты, товарищ Сталин! – не сговариваясь, но в один голос ответили провинившиеся.

– Это очень хорошо, товарищи, – все так же недовольно произнес Иосиф Виссарионович, но Берия, прекрасно разбирающийся в мельчайшей мимике и реакциях вождя (из речи которого к тому пропал жесткий акцент), уже понял, что их с Петровым сегодня «пронесло», – что вы не стараетесь умалить степень своей вины, и не пытаетесь переложить груз ответственности друг на друга… – Хозяин неторопливо занял свое главенствующее место в кабинете и жестом пригласил за совещательный стол подчиненных: