Позывной "Хоттабыч"#8. Исчадие Кромки

Но раздумывать над этим вопросом мне абсолютно не хотелось — девчушка уже навалила в мою миску добрую порцию отлично разваренной и благоухающей каши. И тоже, что примечательно, шикарного изумрудного оттенка. Все вокруг пропитал этот подозрительный изумруд. Ну, не верю в его заявленную чудотворную силу. А может это просто маразм, и я стараюсь везде какой-то скрытый подвох найти?

А каша-то, каша — прямо во рту тает! Здесь-то её явно умеют правильно готовить. Ложка так и летала со сверхзвуковой скоростью между миской и моим ртом, под изумленными взорами кромешников. Шикарно же живет деревенский голова. Думается мне, что у обычных местных пейзан[2] мясо на столе не каждый божий день бывает. Ну, да ладно, чего это я опять завелся? Я же сюда не революцию устраивать явился? Хотя, своим геройским поступком уже умудрился власть придержавших основательно ущемить. И чем-то серьезным, возможно, это еще аукнется.

Но я не жалею о случившимся! Ну, вот нисколечко! Если бы отмотать «пленку» назад, то точно так же бы и поступил! Как говорил незабвенный Глеб Жеглов: вор должен сидеть в тюрьме, а злобная мерзкая Тварь тихонечко лежать в могиле, и не отсвечивать! Извините за мою скромную редакцию этого поистине крылатого выражения! Но Тварей я давил, давлю и давить буду!

— Да что же вы без хлеба-то кушаете, деда? — укоризненно произнесла Василинка, поставив пере мной резной деревянный поднос с разделанной краюхой замечательного ржаного хлеба.

Из-за его темной и ноздреватой мякоти вездесущая зелень этого волшебного и неизведанного края, оторванного от обычной земли, была абсолютно не заметна.

— Сфафифо! — Поблагодарив радушную хозяйку с набитым ртом, я ухватил с подноса здоровенный кусок хлеба и с превеликим удовольствием вонзил в него зубы.

Толстая, но свежая корочка приятно хрустнула, наградив меня непередаваемым вкусом ферментированного ржаного солода, что образуется в хлебе только при специальной длительной выпечке. Нечто подобное я пробовал еще в первой своей жизни, в побежденной Германии — хлеб «Пумперникель», если мне память не изменяла. Такой же насыщенный темно-коричневый цвет мякиша из ржаной муки грубого помола с включениями частей непромолотого зерна, и непередаваемым, ярко выраженным специфическим ароматом хлеба. Между прочим, гордость Вестфальской кухни!

Этот хлеб там пекут в неизменном виде уже несколько столетий. Оказывает весьма положительное воздействие на пищеварительный процесс! Кстати, считается, что слово «Pumpernickel» вначале означало на вестфальском наречии «пукающий Николай», что связано с ускорением пищеварительной функции желудка, производимой данным продуктом. А еще во время «ведьмовских процессов», происходивших в Германии в 16−17-ом столетиях, это словосочетание служило эвфемистическим[3] обозначением дьявола. Символично в моем случае, не правда ли?

Сначала я не понял, чего это на меня так уставились добры молодцы, когда я смачно вгрызался в хлебную краюху. Просто-таки в рот мне заглядывали. А потом дошло, это они на мои зубы пялятся, крепкие и белоснежные, словно у голливудской звезды. Таких-то белоснежных в моем возрасте и быть-то не должно, да вообще быть никаких не должно. Вон, у того же Невзора, желтые, сточенные, да через один. А он-то помоложе меня будет!

Может быть, хоть сейчас-то они на веру мои слова примут? Что не такой уж и простой старичок их прекрасную раскрасавицу Василинку от злой Ведьмы избавил. Да не только её, но и остальных бедолаг, над которыми столько лет как Дамоклов меч нависал Кровавый жребий — тоже.

Огромную кучу каши, щедро наваленную девчонкой в мою миску, словно бешенный ураган слизнул. Я еще не успел поднять глаза от опустевшей тары, как последовала не менее щедрая добавка, да еще на стол передо мной она поставила большую глиняную кружку, наполненную до краев молоком из запотевшей крынки.

Со второй порцией я разбирался дольше, но ненамного. Вскоре и она опустела, а мой живот раздулся, словно огромный оркестровый бас-барабан. хоть колотушкой по нему колоти. Выдув напоследок кружку отдающего зеленью, но не менее вкусного, чем обычно, молока, я отвалился спиной на бревенчатую стену избы.

— Спасибо, хозяева, за хлеб, за соль! — радушно произнес я слова благодарности, сыто отдуваясь. — А сами чего ж не откушали? — Заметил я нетронутые тарелки, стоявшие пред каждым из мужчин.

— Зато ты, чужеземец, за троих уписывал! — Не удержался от колкости Нечай. — А по виду и не скажешь, глиста-глистой. И куда только все влезло?

— Кто хорошо ест — тот хорошо работает, — вернул я ему «ответочку», — а сражается с Тварями еще лучше! А по вашим с братцем тарелкам этого не сказать. Невзору простительно — возраст, как-никак, — добавил я.

— Не дерзи, чужак! — прошипел Нечай. — Хорошее отношение может закончиться в любой момент…

— Ну, извини, старина, если что не так! — Примирительно выставил я раскрытые ладони перед собой. — Но не я это первый начал…

— Заткнись! — непочтительно перебил меня Нечай. — Ты опоганил все, во что я верил всю свою жизнь!