Позывной «Крест»

Затем упала и третья монета, приведя молодого воина в раж. А его товарищ Корнелиус осмотрелся вокруг. Понятное дело, ночью на улицах никого не было. Он быстро подбежал к молодому и оттолкнул его:

– Ну-ка уйди! Это он меня вознаградил!

– Тебя-то за что? Мешок с дерьмом! – разозлился молодой воин и отпихнул товарища.

Завязалась потасовка. А находчивая Фекла, которая умело пряталась в кроне старого кедра, подкинула еще несколько золотых монет с изображением императора Тиберия. Ловко соскользнув вниз, она пробралась через калитку мимо дерущихся римлян, шмыгнула за угол и стремглав понеслась к префектуре.

* * *

Павел лежал в темнице уже четвертые сутки. Голод, холод, тьма. Жуткие кровавые раны от рассечений на бровях, сломанные ребра, синяки и отеки вокруг глаз… Как мелко все это по сравнению с величием мира и всеобъемлющими владениями Господа! Воля, неволя… Мудрец остается свободным и за решеткой.

Только однажды ему принесли воды. Сжалившись, очередной охранник быстро заскочил в темное затхлое помещение, поставил грубый глиняный кувшин на пол и, шепнув: «Пей!», поспешно ретировался, чтобы не навести на себя подозрения в сочувствии преступнику. А потом опять воцарилась тишина. Павел, совершенно обессиленный, полз к воде полночи. Еще ни один путь в жизни не казался ему таким долгим и мучительным. Достигнув цели, он протянул руку, но не рассчитал силы и опрокинул кувшин. «На все воля Божья…» – пролепетал апостол, откинулся на спину и забылся.

– Сегодня утром прибыл скороход из Иерусалима и сообщил волю царя иудейского Ирода Антипы. Предателя Шаула из Тарса казнить немедля! – радостно сообщил Павлу трибун Ангустиклавии[7], конный легион которого столько дней разыскивал проповедника.

– Слава Господу нашему! – отозвался Павел.

– Но ты не умрешь сегодня, – снисходительно добавил римлянин, будто облагодетельствовал пленника. – У тебя еще есть сутки, пока рабочие подготовят место казни.

– Что ж, будет время помолиться, – смиренно выдохнул бывший раввин.

– Я буду милостив, – самодовольно продолжил трибун, – позволю тебе выбрать самому. Как ты хочешь умереть?

– Строже или мягче карать за святотатство – это проконсул должен решать, сообразуясь с личностью преступника, с обстоятельствами дела и времени, а также с возрастом и полом преступника, – процитировал трактат Ульпиана Павел[8]. – А ты ведь не проконсул. Судя по одежде, ты всего лишь трибун.

– Ты прав, – захохотал римлянин, – я просто испытывал тебя.

– Разве это испытание? – с иронией спросил полуживой Павел. – Нет лучшего дара, чем умереть за веру, а вот жить убийцей – это испытание.

– Завтра тебе отрубят голову! – вскричал трибун.

– Я не боюсь, – спокойно продолжил пленник. – Бойся ты! Ибо сказано – не убий!

– Сумасшедший! Ты просто сумасшедший, – не выдержал офицер и выскочил из камеры как ошпаренный.

Да, это было днем. А теперь настала ночь. Последняя ночь Павла на этой грешной земле. Сейчас он лежал и вспоминал. Еще несколько лет назад он был таким же, как этот наглый и самодовольный трибун, когда допрашивал мать Иешуа Мириам, подругу Иешуа Мару… «Сумасшедшие! Безумные преступницы!» – говорил он им, и ничего от них не добился, а они… Они открыли ему дорогу в новую жизнь. Он полностью переродился и встал на путь истины.

«Как было бы хорошо показать этому молодому римскому трибуну путь к Господу. Спасти его. Эх, жаль, нет времени…»

Подумать только! На краю жизни Павел желал спасения души того, кто хотел отрубить ему голову. Но в этом и заключалась вся его жизнь. Скольких заблудших он уже спас! Скольких спасет своей последней проповедью перед казнью!

Тяжелый засов двери вдруг открылся. В темницу вошла молодая девушка в мужской одежде.

– Кто ты? – глухо просипел проповедник. Горло пересохло, он совсем не мог говорить.

– Я пришла, чтобы идти за тобой…

Фекла отдала охраннику последнее, что у нее было, – серебряное зеркальце, лишь бы увидеть того, чья молитва полностью изменила ее внутренний мир.

Из большой холщовой сумки девушка достала бутылку с вином и, откупорив ее, дала испить Павлу, поддерживая его голову. Сделав несколько глотков, он продышался и наконец обрел дар речи.

– Сказано: Господу Богу одному поклоняйся и Ему одному служи.

– Я пришла не поклоняться и не служить тебе, но идти за тобой, дабы поклониться и служить Ему…

Девушка неторопливо вынимала из котомки лепешки, козий сыр и финики, раздобытые по пути. Среди ночи отважная дочка состоятельного горожанина буквально ворвалась в дом своего учителя, старого Саклаба, и попросила еды. Сердобольный старик не отказал ученице и поделился тем, что у него было, дав обет молчать.

– Незачем за мной идти. Завтра меня казнят, – сухо сказал Павел, безучастно глядя на то, как его новая единомышленница колдует над нехитрой трапезой, выкладывая все на кусок чистой ткани.

– Завтра будет завтра, – рассудительно заметила Фекла, – а пока мы живы.

– Мы?.. – удивился Павел.

– Да, равви, мы, – спокойно ответила новая ученица.