Позывной «Курсант»

— Значит так, дорогие мои… — Эмма Самуиловна выставила вперед руку с мундштуком и обвела внимательным взглядом детдомовцев, будто размышляла, а не ткнуть ли этой длинной хреновиной кому-то в глаз. — Предупреждаю сразу… Вчера у меня уже был тяжёлый день в другой группе. Там, например, от одного милого молодого человека я узнала, что Анна Каренина жила в 18 веке и под поезд она, конечно, попала, но не вся. Частично. А вообще, ее поступок можно рассмотреть, как попытку саботажа… Да… Это он меня пытался убедить в таком развитии сюжета. С другим, не менее милым молодым человеком мы пытались обсудить великого Мопассана и его Пышку. И спросила я всего лишь, какая была профессия у Пышки. Почти пять минут он трепетно блеял, перебирая варианты синонимов. Не смог, сердешный, сказать вслух.

— А кем была эта Пышка? — тихо поинтересовался Подкидыш. Он сидел прямо за мной и вопрос, наверное, предназначался тоже мне.

— Ну, вот видите… А Вам даже не знаком Мопассан… — с горечью констатировала Эмма Самуиловна.

— Так кем, слышь, Реутов? — продолжал бубнить настойчивый Иван.

— Да проституткой она была! Черт подери! Лучше бы Вас волновало, кем был Мопассан… — взмахнула мундштуком Эмма Самуиловна.

Она не успела договорить, а все детдомовцы уже схватили перьевые ручки и уставились на старуху. Надо признать, эта особа почти ухитрилась переплюнуть мой фокус с бутылкой.

Глава 22 В которой я испытываю волнение

Утро началось ожидаемо. С матерного ора Шипко, пробежки и водных процедур на улице. Единственный радостный момент — мне ничего не снилось. Я открыл глаза с чувством огромного облегчения. Даже покрутил головой по сторонам, убеждаясь, что действительно проснулся.

— Ничего себе… — провел ладонью по лицу и принял сидячее положение.

Судя по всему, за окном, как и вчера, только начало светать.

— Подъем, черти! Утро красит нежным светом стены древнего Кремля! — весело покрикивал Шипко, прохаживаясь между нашими кроватями.

— Просыпается с рассветом вся Советская земля… — на автомате продолжил я. Даже не сообразил сначала, откуда в моей голове появились эти строчки. Может, слышал когда-то в детстве. Не знаю.

— Вот! Молодец, Реутов! Молодец, в рот компот! Отличная песня. Правильная! — Панасыч прижал руки к груди, уставившись на меня, словно мамочка, довольная успехами своего чада. Потом повернулся к остальным детдомовцам и совсем другим голосом гаркнул. — Чего лежим, черти?! Встаем, одеваемся и на пробежку! Разин!

— Я! Тут! Встал! — Подкидыш подскочил на месте и уселся на кровати, вытаращив сонные глаза.

После вчерашнего противостояния с сержантом госбезопасности, которое закончилось безусловной победой первого, Ванька, похоже, решил больше не проверять границы дозволенного. Потому как теперь очевидно, границ нет. У Шипко, я имею в виду. Он не менее отмороженный, чем тот же Клячин. И лучше Николая Панасыча не доводить до состояния, когда он эту свою отмороженность демонстрирует во всей красе.

Остальные члены нашей команды тоже начали выбираться из постелей. С неохотой. Никто не горел желанием в такую рань снова переться на улицу. Как говорил один комик из моей обычной жизни, если я куда-то бегу дольше пяти минут, мозг говорит, эй, ты куда? Зачем бежим? Нам туда не надо. Вот сейчас было именно такое состояние.

Но товарищ сержант государственной безопасности, а вернее его непосредственное участие в пробуждении, сильно стимулирует переступать через «не хочу». Потому что повторить вчерашнюю историю Подкидыша никому не хотелось.

— Ой… А нас все еще семеро… — выдал вдруг Бернес, натягивая штаны. — Что-то долго трое едут. Вы их с северного полюса везете?

— Во-первых, Либерман, лично я никого не везу. А во-вторых… Уже не доедут, — сообщил с улыбкой Шипко.

Прозвучало это, несмотря на его улыбочку, очень даже трагично. Да и сама улыбочка у товарища сержанта в этот момент была гораздо больше похожа на оскал.

— Вы их что… того? — Корчагин провел большим пальцем себе по шее.

— Ну ты говори, да не заговаривайся, — нахмурился Николай Панасыч. — Они не дотянули до уровня, который нужен для поступления в Школу Особого Назначения. Не прошли проверку. А нам такое нельзя. Слабаки нам не нужны.

— А как же слова Феликса Эдмундовича? — Бернес надел штаны, сунул ноги в ботинки, и теперь сидел на кровати, с интересом разглядывая Шипко. — Когда у тебя будет дилемма, кого брать — идеологически нашего человека, но слабенького, или хорошего специалиста, но идеологически неверного нам, возьми слабенького и воспитай из него сильного.