– Ну да, Ким, – раздался рядом знакомый, но теперь совсем уже с другой интонацией голос. – Ким – значит коммунистический интернационал молодежи. Меня родители назвали так. Ты уж прости, лейтенант. Но как форму эту вижу, зверею прям. Столько всего насмотрелся за эти месяцы, как война началась. На границе я служил. Так со всей заставы нас семеро за один день осталось. Лесами шли. Потом на егерей нарвались. Как патроны кончились, мы врассыпную. Я болотом ушел. Потом вернулся, ребят схоронил. Ну, а потом в плен попал. Бежать пытался, да они собак спустили. Порвали меня чуток. Ну, а потом вы. Так вот и жив пока. А ты сам то откуда? Алексей чуть не ответил «из Москвы», но вовремя вспомнил, что он теперь не Алексей Везунов, а Василий Беглов ответил, – Из Ленинграда я. А ты?
– Во дела! Ну, почти земляк! Из Волхова я. Бывал у нас?
– Один раз. Но давно, пацаном еще. Почти ничего не помню.
– Ничего. После войны приезжай, у меня адрес простой. Ленина 2 квартира тоже 2. Город у нас красивый. Спросишь Кима Кравцова. Меня там все знают. А я к тебе в Ленинград приеду. Бывал я у вас. Красивый город. У меня братан на аккумуляторном заводе работал, может и сейчас там. А ты прям с самого Ленинграда?
– С самого. Детдомовский я. Потом в летной школе учился.
– Ну так живы будем свидимся. А сейчас спи. Я тебя и в самом деле сильно приложил. Прости, думал гадина фашистская.
Ким и Стрижак куда-то отошли, а он остался лежать под огромной раскидистой елкой. На еловой подстилке лежать было удобно, но холодно. И уже к утру он забылся в жарком бреду. Порой он приходил в себя, слышал чьи-то голоса, чувствовал, что несут его. Но потом опять проваливался в жуткий, кровавый сон, в котором опять слышал звуки взрывов, видел горящие вагоны, слышал крики и плач детей. Приходя в себя, он словно издалека слышал чьи-то голоса, а однажды почувствовав прохладную руку у себя на лбу обрадовался, решив, что это рука Тани. Пришел в себя он на третий день. Оглядевшись, понял, что лежит на кровати в чьем-то доме. Деревянные стены, крошечное, почти не пропускающее свет окно, лавка у стены, грубый деревянный стол. Где-то хлопнула дверь. Кто-то вошел в дом, но Алексей не увидел кто. Понял только, что разговаривают двое или трое.
– Кто здесь? Не выдержав, спросил он.
– Товарищ капитан, идите сюда, – раздался незнакомый голос. – Очнулся наш боец.
– Да, Василий, напугал ты нас. Четвертый день ждем, когда в себя придешь. Ну, ты как? Жар спал вроде. Ох, и буйный ты в бреду. Все спасать кого-то рвался.
– А где мы, товарищ капитан?
– В гостях мы, у лесника здешнего, Мирона Степановича. Ты как в беспамятство впал, мы тебя со старшим лейтенантом сюда понесли. Хорошо рядовой один из здешних оказался. Посоветовал к Мирону Степановичу податься. А остальные дальше пошли. Место тут глухое. Фрицы сюда точно не сунутся. Болота кругом. Ты давай поешь, и спать. Сил набираться надо и дальше идти. Времени у нас мало, лейтенант. Так что давай, выздоравливай быстрей.
Через три дня он уже чувствовал себя настолько хорошо, что готов был идти дальше. Слабость ушла, а сам он чувствовал себя странно повзрослевшим, словно со дня отъезда из Москвы прошли не дни, а годы. На четвертый день утром, переодевшись в принесенную Степаном Мироновичем одежду и взяв мешок с провизией, они теперь уже втроем отправились на восток.
2023
К утру снег пошел еще сильней. Глядя из окна автомобиля на проносящиеся мимо улицы, Катя поймала себя на мысли, что на всю жизнь теперь возненавидит холодные белые вихри и падающий с серого, хмурого неба снег. Почему-то казалось, если бы светило солнце, ничего плохого в ее жизни не случилось бы. И Макс был бы рядом. Так тоскливо ей никогда еще не было. Она словно попала в некий заколдованный круг. Вход есть, а выход за семью замками. И как все же быть с этой странной запиской? – Сереж, обратилась она к сидящему за рулем другу, – а может мама и бабушка ничего не знают ни про какой орден? И как тогда быть? Где искать Макса?
– Катюнь, давай решать проблемы по мере их поступления, хорошо? Есть ведь и другой вариант. Может они знают, а тебе не говорят. Ну, типа тайна семейная и все такое. Сначала спросим, а потом уж дальше думать будем. За дорогой лучше смотри, я поворот не помню. Вечно путаю.
– Приезжал бы почаще, не путал бы. А лучше навигатор включи. Мама сколько раз звала, а у тебя времени все нет.
– Конечно, нет. Со временем у меня всегда туго. Служба, это не твои киношные сериалы. Он специально сейчас язвил. Уж очень расстроенной она выглядела. И эти тени под глазами. И полные страха и боли глаза. Он не ошибся. Услышав про сериалы, Катя тут же оскорбилась, высказала все, что думает о его дремучести и закончила только когда подъехали к дому в Октябрьском, где семья жила почти круглый год. Мама с бабушкой ждали у ворот. Автомобиль остановился и выйдя из него Катя тут же попала под их перекрестный допрос.
– Мама! Бабуля! Да погодите вы! Я сама ничего не знаю! И никуда я не влезла! Вон у Сергея спросите, он все видел и знает!