Позывные Зурбагана

- Никаких секретов, Андрей Николаевич, хотя сама работа и прошла под грифом "секретно". Могу коротенько рассказать. Я работал тогда в научно-исследовательском институте (он назвал известный в Москве институт), был младшим научным сотрудником, только что защитился - ожидалась для меня вакансия. Но я увлекся одной интереснейшей идеей где-то на стыке физики и физиологии. Сумел увлечь ею товарищей по лаборатории. Однако начальство нас не только не поддержало, а навязало совсем другую тематику. Директор любил для своих сотрудников что-нибудь попроще: надежнее и скорее. Мелкотемье ужасное, там и работы-то, если взяться, недель на шесть, а отнюдь не на год. Товарищи уговорили меня не связываться, а посвятить плановой работе понедельник, остальные дни недели - нашей идее. "Твоей идее", как говорили они. Так вот, моя идея оказалась очень трудной в реализации. Крайне трудной. Скоро нас осталось трое... Остальные под благовидными предлогами уклонились. Мы работали и вечерами, без выходных. Директор как-то дознался насчет "понедельника", устроил нам бучу: "Вечера меня не касаются, но на работе будете делать лишь запланированную тему".

Пришлось работать еще и ночами... Один из моих товарищей заболел - язва желудка. Не желал ложиться в больницу, пока не закончим работу. Не прощу себе никогда, что не настоял. Его увезла "скорая помощь", когда наша работа была закончена. Он умер на операционном столе... мой лучший друг. А затем началась клоунада. Вы понимаете, в чем дело? Работу сделали младшие научные сотрудники. Представить нашу работу пошел старший научный сотрудник. На ученом совете - уже заведующий лабораторией. В министерство поехал докладывать... директор НИИ. Наши фамилии вообще "забыли" поставить на титульном листе. Там стояло имя директора, ученого секретаря, завлабораторией и еще с полдесятка фамилий, не имеющих к этой работе ни малейшего отношения.

Работой заинтересовались ученые, работающие в области космографии, просто космонавты... Она была выдвинута на соискание Государственной премии.

Тогда я взял отпуск и посвятил его хождению по инстанциям. Я поставил своей целью, чтоб возможно большее число людей узнало об этой истории. Обошел редакции газет, побывал в министерстве, Академии наук. Даже Аркадию Райкину рассказал. И космонавтам рассказал. В общем, развил такую энергию... Представляете, какая поднялась заваруха? Я добился того, чего хотел: авторами были указаны лишь мы трое. Мы получили премию. Гриша посмертно. Директора сняли.

Между прочим, потом меня спрашивали, почему я поехал в Ленинград к Райкину, как в высшую инстанцию. Я сказал, что смех действительно "высшая инстанция". Я опасался, как бы дело не ограничилось взысканием или выговором, главное - оно должно выйти за пределы НИИ. В то время как аналогичные факты происходят и в других учреждениях. Для этого я и ходил по редакциям газет, и к Райкину ездил.

Ну, мне, как лауреату с беспокойным характером, предложили заведование лабораторией в Новосибирске. Я согласился. Там я защитил и докторскую.

- А как вы оказались в Зурбагане? - полюбопытствовал Женя.

- Институт ведь организовывал я. Именно по моему настоянию в Зурбагане, где же лучше изучать проблемы Севера, как не на самом Севере? Когда мне предложили возглавить лабораторию здесь, я с радостью согласился. Кстати, мои предки ведь из этих мест. Вот Христина знает. Наши отцы учились вместе.

- Вы сибиряк? - почему-то удивился я.

- Отец коренной. С Байкала. Родился в Сен-Маре. Потом пробился в столицу. Я родился в столице, вернулся на Байкал. Отец женился на москвичке. Я женюсь только на сибирячке.

- Хватит, Андрюша! - остановил меня отец, видя, что у меня наготове еще несколько вопросов.

- Разрешите последний вопрос, и будем слушать Виталия. Можно, Кирилл?

- Пожалуйста.

- Какая тема в науке вас интересует теперь более всего?

- Человек в экстремальных условиях. Пишу специальное исследование на эту тему. Отнюдь не популярное - сплошные формулы.

- О-о-о! - я так и подскочил. Христина пояснила ему, что я очень увлекся этой темой. Кирилл взглянул на меня благожелательно.

- Ну что же, если так, поступай к нам в институт лаборантом. Христине Даль положен лаборант, но мы не торопились, ждали подходящего.

- Спасибо,- сказал я, покраснев,- но я хочу поработать шофером.

Виталий поднял крышку пианино.

Ни поэтического, ни композиторского дара у него не было, но чужие песни он исполнял неплохо. И голос оказался приятным - чистым, выразительным, не то лирический баритон, не то драматический тенор (я их путаю всегда). Он спел несколько песен Таривердиева, Андрея Петрова, Евгения Птичкина, что-то из репертуара Булата Окуджавы и вдруг запел песню Высоцкого "Кони привередливые".

Мне приходилось слышать эту песню, записанную на диске, и, признаться, не понравилось: уж очень "утробно" басит там артист, и поэтому до меня не дошла сама душа песни. А теперь дошло полностью. Весь ее ярчайший драматизм.