Позывные Зурбагана

— Спасибо, Кирилл Георгиевич. Конечно, вы могли бы дать мне совет. Может, я не с того боку захожу. Я сейчас учусь интегрировать, решать в квадратурах обыкновенные дифференциальные уравнения. Начал было изучать векторный анализ и тензорную алгебру, но… умение оперировать с тензорными индексами мне не очень-то дается. Взялся за основы теории функций комплексного переменного, но ничего совсем не понял… Ни в теории группы, ни в методе Лапласа. Рано еще браться за это мне.

Кирилл изумленно переглянулся с отцом и стал расспрашивать Алешу о деталях, потом, поговорив, снабдил его какими-то толстыми трудами по математике. На этом мы распростились до вечера.

У Кирилла Дроздова была такая же просторная однокомнатная квартира, как и у отца, но, отражая индивидуальность хозяина, совершенно не походила на отцову. Общее лишь одно: много книг. Но и книги совсем разные. Я постоял возле стеллажей: физика, математика, космография, кибернетика, воздухоплавание, физиология, психология и театр. На нижних полках журналы: «Квант», «Физиология человека», «Театр» — за много лет, — солидные исследования, монографии, воспоминания артистов и режиссеров.

На свободной от книг стене портреты Эйнштейна, Ландау, Вавилова (но не физика, а Николая Вавилова, генетика), Смоктуновского и поэта Павла Антокольского. И всего один пейзаж, мастерски сделанный, — утро на неведомой планете.

А на одной из полок я увидел в пластмассовой рамочке портрет красивой женщины… Это была фотография моей матери.

…Час от часу не легче, я, что называется, просто обомлел. Все уже расселись — Виталий у пианино, ребята — рядком на тахте, папа в кресле, Кирилл и Христина приготовили кофе и принесли его, а я все стоял, как пень, и смотрел на фотографию матери. Как она здесь очутилась?

— Что, понравилась? — добродушно спросил Кирилл. — Садись пить кофе. Тебе со сливками?

— Все равно. Откуда у вас фотография?

Он уловил в моем голосе возмущение и усмехнулся.

— Ты что, ее знаешь?

— Это мамина фотография, — буркнул я.

— Воистину тесен мир! Выходит, это ваша жена, Андрей Николаевич? — обратился он к отцу. Голос его теперь звучал напряженно.

— Бывшая жена, — просто ответил отец, мельком взглянув на фотографию.

— А-а, вот оно что!.. Интересный человек. Жаль, что мы с ней откровенно разговорились лишь накануне моего отъезда в Новосибирск. Фотографию она прислала в письме… по моей просьбе. Там славная надпись на обороте, прочти, Андрей.

Он протянул мне карточку, и я, поколебавшись, взял ее и прочел вслух: «Личность определяется тем, что у нее можно отнять. Никогда у Вас не отнимешь свободы мысли, нравственного максимализма, принципиальности и мужества. Как Вы блистательно доказали, что и один в поле воин!

Дорогой Кирилл Георгиевич, если взгрустнется, если понадобится друг — позовите. Откликнусь. Ксения Болдырева».

Я повернул открытку, даты почему-то не было. Все смотрели на меня.

— Откликнулась? — насмешливо как-то поинтересовался Виталий.

У меня сжались кулаки. Не любил я этого парня!..

— Ты пришел петь, пианино перед тобой, — резко напомнил ему Женя.

Виталий налил кофе и стал медленно цедить — именно не пить, а цедить.

— Если не секрет, что это за история насчет и «один в поле воин»? — добродушно поинтересовался отец.

— Никаких секретов, Андрей Николаевич, хотя сама работа и прошла под грифом «секретно». Могу коротенько рассказать. Я работал тогда в научно-исследовательском институте (он назвал известный в Москве институт), был младшим научным сотрудником, только что защитился — ожидалась для меня вакансия. Но я увлекся одной интереснейшей идеей где-то на стыке физики и физиологии. Сумел увлечь ею товарищей по лаборатории. Однако начальство нас не только не поддержало, а навязало совсем другую тематику. Директор любил для своих сотрудников что-нибудь попроще: надежнее и скорее. Мелкотемье ужасное, там и работы-то, если взяться, недель на шесть, а отнюдь не на год. Товарищи уговорили меня не связываться, а посвятить плановой работе понедельник, остальные дни недели — нашей идее. «Твоей идее», как говорили они. Так вот, моя идея оказалась очень трудной в реализации. Крайне трудной. Скоро нас осталось трое… Остальные под благовидными предлогами уклонились. Мы работали и вечерами, без выходных. Директор как-то дознался насчет «понедельника», устроил нам бучу: «Вечера меня не касаются, но на работе будете делать лишь запланированную тему».