Прага

Динамики заливают все кругом потоками британской и американской танцевальной музыки, и попытки протиснуться через зал к только что освободившейся кушетке (опа! уже занято!) — как движение сквозь тесный влажный пищеварительный тракт какого-то животного, тяжелый музыкальный ритм — как биение близкого, громкого сердца. Пока они протискиваются, виляя, громкие обрывки разговоров вылетают из толпы и падают им под ноги: по-венгерски, по-венгерски, по-венгерски …наше звучание — это будет звучание…по-венгерски… сначала я собираюсь его написать, потом предложу студиям… она, блядь, прям горит., вернусь в Прагу как можно скорее,пожалуйста… по-венгерски… можно мне проскочить с тобой, мне надо… про Венгрию и венгров надо понимать одну вещь… нет, финдесикли: они как попсиклы, только в форме…по-венгерски… ну и в жопу Штаты… хочешь, приходи еще, я тебя нарисую… чувак, поезжай в Прагу, ты забудешь эту страну через двадцать секунд…по-венгерски… два дня здесь, два дня в Праге, потом экспресс до Венеции, не знаю, мы говорили про восток, типа Москвы… формально, я им насчитал вдвое, только не болтай… бесполезно, в общежитии, в общем, жутко…по-венгерски… «Жопа-касса» рулит, ты послушай этих ребят, они стебут… красотка и мексиканка и три с половиной банки масла… как сказать «поцелуй меня» по-венгерски?..по-венгерски… Я поэт, поэт,вадьок, как Янош Арань… деточка, Прага настолько обогнала…cs'okolj meg!

Из эпицентра давки и какофонии Марк видит нерешительно покидаемые диванчик и стол и неуклюжим прыжком первым оказывается на месте и их занимает.

— Ктовсе эти люди? — говорит Скотт Эмили, не сдерживая злобу. — Кто им посоветовал сюда прийти? Наши не должны…

Чарлз велит ему заткнуться.

— Нет, это тызаткнись.

С дивана Джон смотрит на Эмили, она сидит на столе, склоняясь, что-то говорит Марку. Джон раздумывает, припомнить ли ей поцелуй на мосту или притвориться, что его никогда не было, пытается точно дозировать свое внимание к Эмили в этот вечер, а потом, сам не уверенный в том, что было на мосту, сосредоточенно старается воспроизвести, ретроспективно хронометрировать и определить эмоциональное значение реакции каждого отдельного ротового мускула. Он слушает, как Эмили описывает Марку ухажера Джулии, и невольно представляет, что в этом описании отражается зашифрованное отношение самой Эмили к Джону: за «Джулией» скрывается Эмили, за «Кэлвином» — Джон. Джулия огорчается, Кэлвин для нее — все, что — дальше не слышно: Чарлз, надрываясь, что-то толкует Скотту про бизнес. Но я думаю, как Кэлвину пришлось — если Хорват, с другой стороны. Она определенно думает, что Кэлвин — это единственный способ завоевать доверие Хорвата и довести дело до конца, если она скажет ему, к чему это ее приведет? Или пусть скажет? Не с макаками, которые засели в Государственном приватизационном агентстве.

Две руки опускаются сзади на плечи Джону, и чей-то голос шепчет в ухо: «Лучшая радость — неожиданность». Удивленный и смеющийся Брайон — стремительный калифорнийский кореец, знаменитый восемь лет назад в школе Джона и Скотта вечеринкой в стиле маркиза де Сада, — появляется, окутанный совпадением, проступает в реальность, и Джон, моментально чувствуя, что уменьшается в росте и тускнеет, как и положено человеку, которому выпало представить компании новичка, представляет компании новичка. Брайон осекается, когда Джон говорит: «И, конечно, ты помнишь Скотта».

Джон наслаждается почти нескрываемым ужасом в лице брата, пока Брайон пытается увязать красивого мускулистого мужчину с неисправимым зубрилой и жирнягой двенадцатилетней давности.

— Конечно. Чувак, ты обалденно выглядишь! — только и может сказать Брайон, и Джон чувствует себя крупно ограбленным.