Прагрессоры Атлантики

Вечером, на поляне церемоний – традиционно там исповеди рассказывали друг другу – Костя не спеша, с чувством, спокойно и негромко, в очередной раз пояснил что такое братство, что такое вера, и с какой стороны надо пробираться на поляну единоборств, чтобы посоревноваться в рукоприкладстве. Господь помогает верным. Мы поможем вредным – исправиться. "Кто навредил брату моему и сестре моей – навредил всем братьям моим и всем сестрам моим" – смотри семнадцатый пункт кодекса Легиона. Закончив разрешенные речи, он кивнул мне, и мы приступили к церемонии кровного братания и сестрения. Дело было шаманское, сакральное, прикольное и веселое. Нас было тридцать три человека. У Вити были припрятаны пара ваз для цветов. Одну он выделил – отличная вещь – на пару литров, небольшая, цвета морской волны, стеклянная, с пупырышками. На пару бутылок вина я тоже дал добро. А когда Витя серьезно сказал, что без морской воды он пить не будет, я только обрадовался: Посейдон великий бог, и Нептун тоже славный бог, а я только рад сэкономить рислинг. Уж в винах я разбирался чуть больше, чем в водочке. И уже знал – в Европе пьют странные вина, непривычные, вкусом отличающиеся от нашей коллекции в семнадцать бутылок. У нас и крепкого было два ящика всяких разных бутылок: коньяк, виски, ром, водка. Мы все заскладировали в одной кулинарной пещерке, в сухости, прохладе.

Процедуру резать шрамы мелким пронырам доверили мне. Ринат мог лучше справиться, но не был главпопом. Костик рассмеялся и отвертелся, он за морские души в ответе, а это вопрос более универсальный – он вазу подержит. Я плюнул на них и в очередной раз убедился в том, что мы горцы: резнул себя не больно до крови, и шрамик зажил за несколько часов.

Провели церемонию скромно: подходили к человечку, он вставал, получал ножом по ручонке и садился. Собрав со всех кровушки, окончательно добавили морской води и вина. И все сделали по глоточку мерзкой на вкус жидкости. Соль весь вкус испортила.

На Канары уплывали с радостью. Авантюризм неистребим, тем более, если он опирается на чувство уверенности в грамотно составленных планах, в которых предусмотрены все неприятности и неожиданности.

Очень смешно. Приплыли, на ночь глядя. Встряли в штиль. Часа три ползли как черепахи, браться за весла не было никакого желания.

Во всех великих, гениальных планах есть прореха, мелкая помарка, недосмотр, которые способны все испортить к чертовой бабушке. Какие "кастилье", какие "франс"? Мы брились! А местные колонисты и солдаты все поголовно зарастали бородами и усами! Вот почему мы девчонок не ввели в военный штаб? Это же на поверхности. В Европе бриться было нормальным явлением. Монахи брились часто. Но бороды и усы были распространенными украшениями мужских физиономий. И что важно – молодые не брились поголовно! Отпускали усишки и бородки – солидности жаждали – понятное дело. Я сам был рад первой щетинке. Мы не просто брились, мы брились очень чисто – станки были отложены про запас. На "Глории" была отличная модель "Филипса" – электробритвы с подзарядкой.

Мне эта провальная часть наших планов пришла в голову, когда я смотрел на заросшую пьяную морду местного "месье". Когда мы выходили из воды, нас встретил вопль: "Морские черти! Забирайте меня, я готов, прости меня Господь!" – и ненормальный, сразу вставший на колени. До этого он валялся пьяным вдрабадан на берегу океана, никто и не обратил внимания на эту кучку грязного хлама. Ринат сразу попросил перевод лопотаний местного пьянчуги:

– Чего это он?

– За морских чертей нас принял, – легко перевел я ему просьбы француза. – Готов с нами на тот свет отправиться.

– А он кто такой?

– Сейчас спросим, – повернулся к воняющему перегаром мужику. – Ты кто такой?

– Антонин, бедный Антонин из Марселина, – заплакал мужик.

– Ты выпей Антонин и перестань плакать, – сразу предложил ему я. Потом подумал, пусть опять до поросячьего визга накушается, кому он нужен, такой рвань? Быстро пояснил задумку Ринату.

– Правильно, пусть пьет, воняет от него как от свиньи, – сплюнул Ринат. – Никакие они не козопасы! Прирожденные свиноводы, и визжат как свиньи.

Стоявший рядом Степашка расхихикался и передразнил Антонина: "Уи, уи". На это я заржал в полный рост.

Мужик с радостью хлебал из кожаного бурдюка свое пойло и, перестав плакать, выдал все свои секреты.

– Плотник он местный. Плохо ему. Домой хочет. Алкоголик.

- "Шарпенье" я и сам понял, – кивнул Ринат, потом добавил. – Интересно он плотник или столяр?

– А какая разница? – не понял я.

– Плотник по грубой деревяшке – плоты сколачивает, избы, а столяр мебель делает, более тонкая работа, – Ринат прищурился и добавил. – Даже в латинском есть "тигнариус" и "лигнариус". Фабер лигнариус – столяр – обработка, продажа леса, хитрая работа с деревяшкой. Фабер тигнариус – плотник, более грубого помола, с брусьями работает, с тигнумами. И оба – карпентериусы.

– Шарпонтье, – подтвердил его слова пьяньчужка Антонин.

– Спроси его, он мебель может изготовить? Стол, например.