Прагу нужно уничтожить

Мы неспешно брели в сторону Прага Два и обсуждали всякое разное. Почему-то, мне абсолютно не верилось, что мы уедем отсюда. Казалось даже глупым думать об этом, так всё было здорово. Словно в нашей общей, одной на двоих жизни, наконец, сошлись все паззлы и всё встало на свои места. Мы подошли к стенам Эммауского монастыря. Честно признаться, я никогда в жизни не видела такой странной храмовой архитектуры: крышу этого, довольно большого собора, венчали два перекрещивающихся изогнутых шпиля, уходящие в небо острыми пиками. Если честно, это до ужаса напоминало какие-то рога и от того, выглядело очень зловеще. Зачем-то, мы решили в такое позднее время зайти в открытые двери этой страшной церкви и встали в притворе. Сквозь стеклянные стены можно было рассмотреть очень странное зрелище: внутри церковь была абсолютно пустая, ни статуй, ни скамеек. В открытом алтаре, освещаемые лишь парою свечей, стояли друг напротив друга четверо седых, с длинными бородами, во всем чёрном, старцев с раскрытыми книгами. Прислушавшись, можно было услышать их приглушённые голоса, читающие что-то по своим древним книгам. Мы тихонечко, не привлекая внимания, развернулись и вышли из церкви.

Вы когда-нибудь замечали, как порою, ноги сами ведут вас к какому-то полюбившемуся месту? Так и мы, в свой последний вечер, сами того не замечая, вошли в крепость Вышеграда через Таборские ворота. В этот раз, её ночная тьма, будто старая знакомая, нас совсем не пугала, и даже наоборот, приветливо распахивая свои объятия безлюдных узких улочек, приглашала скорее пройтись внутрь, к тишине старого парка. Прямо напротив базилики Петра и Павла приветливо горело своими окошками кафе. Подумав было о том, что неплохо было бы и засесть за второй ужин, мы двинулись ко входу в заведение. За большой стеклянной дверью пожилой чех, в аккуратном костюме с белоснежной рубашкой, бережно протирал начисто вымытые стаканы для сока. Мой муж обернулся ко мне: «Что там надо спросить?»

«Просто спроси у него, kitchen is work? (пер. с англ. «кухня работает?») Потому что, если кухня у них уже закрыта, они максимум нам стопку Бехеровки могут предложить» – ответила я.

Что произошло дальше, я не знаю. Просто не знаю.

Мой муж, немного так приосанившись, поднялся по ступенькам ресторана и постучал в стеклянную дверь. Пожилой чех обернулся, подошёл к двери и открыв её, очень вежливо спросил «Can I help you?» (пер. с англ. «могу ли я вам помочь?»)

Глядя на него, прямо ему в глаза, абсолютно незамутнённым взглядом, мой муж ответил ему: «chicken is work?..» (пер. с англ. «курица работает?»)

Конечно же, ни одна курица в столь поздний час работать не хотела. Решив, что голодным долгие прогулки противопоказаны, мы пошли к боковому спуску с каменной лестницей, ведущему к набережной Влтавы. На одном из лестничных пролётов я наклонилась, чтобы поправить не вовремя сползший носок. Выпрямившись обратно я посмотрела вдаль и замерла: с этого маленького, незаметного кусочка узкой лестницы открывался потрясающий вид на бушующие тёмные воды Влтавы, на высокие шпили Градчан на том берегу, на светящуюся в гуще лесов на холме башню обсерватории, на крошечные огоньки дорожки фуникулёра, на башню телецентра… Отсюда вся Прага была как на ладони. Я смотрела на неё, вцепившись в ледяной металлический поручень с облезшей краской, и не могла оторвать взгляд. Никогда и нигде ничего прекраснее этого города я не видела.

***

"И когда я говорю, что ты для меня самое любимое, пожалуй, это тоже не подлинная любовь; любовь – то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе"

Ф. Кафка «Письма к Милене»

Я рассеянно крутила вилкой внутри огромной порции макарон с сыром и ветчиной. В огромной столовой для персонала аэропорта, в которую мог так же попасть и простой смертный, это блюдо носило гордое название «карбонара». Глядя на это произведение постсоветского столовского искусства, где-то в мире явно ворочался в своей постели какой-то мишленовский повар, думая о том, что слово «карбонара» вряд ли можно было применить к этому творению рук человеческих. Нет, это макароны.

Бесконечно сновали вокруг столиков люди в неоновых жилетках с написанными на них наименованиями служб аэропорта.

Я подняла глаза на свое отражение в большом окне напротив нашего стола. В непроглядной темноте ночи то и дело вспыхивали сигнальные вспышки самолетов. Меня всегда потрясала мысль о том, какое невероятное количество людей прямо сейчас перемещаются в другие места. Это странно, но почему-то мне хотелось думать о том, кто эти люди? Куда они летят? Хотят ли они туда? Кто их там встретит? Хотелось думать, что непременно, в конечной точке их маршрута все обязательно будет лучше. В сто раз лучше. Словно, это оправдывало несколько часов болтанки в этой огромной железной штуковине.

Вверху, на большом табло мигал зеленым вынесенный мне приговор: Prague Ruzyne – Moscow SVO.