Прайд

– Вы тоже, далеки от совершенства, хоть и бессмертны, – сказал он поводя плечами, словно ему стало холодно, – ты видел белых кошек падишаха? Всякий скажет: эти людоеды – красивы и они, вне всякого сомнения, считают себя совершенством, но это не означает, будто тупые хищники – венец творения. Они – лишь безмозглые пожиратели человеческого мяса. А пыль…Было множество тиранов и завоевателей, провозглашавших подобное на развалинах завоёванных городов. Где они? Их имена стёрло время, а человеческая пыль поглотила их, смешав с другой пылью.

– Глупости, – отмахнулся я, – ты говоришь про людей, а мы переживём всех вас.

Баджара помолчал, а потом его губы раздвинулись в широкой ухмылке.

– Вспомнилось мне одно растение, – сказал он, продолжая ухмыляться, – красивое такое, с синими ароматными цветочками. Оно существует за счёт больших деревьев, за стволы которых цепляется. Пьёт их сок и умирает, когда дерево гибнет. А чем будете питаться вы, когда переживёте всех нас?

Сравнение с паразитом мне совсем не понравилось. Внутри тотчас вспыхнул огненный шар ярости, вынуждающий приложить наглеца головой о стену. Тем не менее я понимал, оплеуха зарвавшемуся человеку будет признанием поражения в этом споре. А этот нагло усмехавшийся засранец, явно провоцировал меня на такое действо. Не дождётся. Я сухо отрезал:

– Как я и говорил: пыль вольна придумывать любое оправдание своему низкому положению, суть её от этого не меняется. Высшие существа в этом не нуждаются.

Баджара молчал, но продолжал насмешливо улыбаться. Хотелось бы думать, что ему было нечего возразить. Галя тоже помалкивала, причём на её мордашке было такое глубокомысленное выражение, словно она уразумела смысл нашей беседы. Естественно, мысль об этом я исключал напрочь. Молчание начало концентрироваться, превращаясь в материальную субстанцию огромной плотности, причём масса этого незримого монолита увеличивалась с каждым мгновением.

– Ты проиграл спор, – задумчиво говорит женщина, – в гораздо более выгодном положении, чем, когда разговаривал с этим негодяем Грасти. Ты сам то понимаешь, почему?

– Просвети меня, – честно говоря, я думал, её скорее заинтересует загадочный случай в обсерватории. Не понимаю, я этого человека, – а потом ещё раз назови дураком. Тебе это должно понравиться.

Маленький зверёныш протягивает грязную ладошку между прутьев и ложит в пыль, предлагая сыграть в царапки, как я её научил, но у меня уже не остаётся сил даже на это. Я печально улыбаюсь, отрицательно качая головой и девочка, со вздохом, возвращается к матери.

– Ты – идиот, лишь, когда это касается чувств к твоим женщинам, – машет рукой человек, – а в данном случае проиграл лишь по одной простой причине – ты сам хотел этого.

– Да ну? – от улыбки, кажется, кусочки льда осыпаются с кожи в пыль.

– Хищник, может ты сам не понимаешь этого, но где-то, глубоко внутри тебя, живёт раскаяние, пусть не за все смерти, но за часть их, точно. Естественно, я не ожидаю от льва падения на колени и слёз, но такие вот мелочи…

Мы смотрим друг на друга. В этот момент я хочу её прикончить, даже больше, чем обрюзгшего ублюдка Грасти, пытавшегося поставить меня на колени. Он, по крайней мере, не пытался бередить мои самые больные раны. Я опускаю глаза. Первый раз я сдаюсь человеку.

Так она права?..

– Отправляемся на площадь, – скомандовал я и безмолвие треснуло, разлетевшись мелкими осколками, – думаю, Илья уже успел всё приготовить, а солдаты падишаха обеспечили необходимую аудиторию.

Баджара удивлённо уставился на меня, очевидно не понимая сути происходящего. Рот его приоткрылся, начиная какой-то вопрос, затем пленник передумал и тряхнув головой, сомкнул губы, опечатав уста гордым молчанием. Фраза, пришедшая мне в голову, выглядела весьма литературно и я посоветовал своему внутреннему стихоплёту использовать её в одном из виршей. Он, как обычно, промолчал, игнорируя своего хозяина.

– Уже полдень? – равнодушно поинтересовалась Галя, – помнится, ты собирался устроить это всё ровно в полдень?

– Полдень скоро, – пробормотал я, спускаясь, – совсем скоро…

Непривычно пустые этажи провожали нас безмолвными зевами открытых дверей и разноцветьем разбросанных по полу предметов, позабытых, в спешке. В одном месте я заметил маслянистую лужу, распространяющую характерный запах – видимо кто-то пытался оспорить приказ падишаха. Скорее всего солдатам удалось переубедить спорщика, но самого тела я так и не увидел.

Людей не было даже около выхода. Я не поленился заглянуть в своё логово, убедиться в том, что мародёр обнаружил-таки какой-то из скрытых секретов. Его распухшее и скрюченное тело замерло у порога, уставившись в потолок выпученными глазами. Удовлетворённый увиденным, я покинул дворец и вышел на безлюдный двор.

– Поедем или пойдём? – спросила Галя, озираясь, – почему-то я не вижу ни единого экипажа…