Прайд

– Ложь, – махнул рукой Цезират, – я тоже слышал эти бредни. Плюс ещё чепуху о каких-то разбойниках, таящихся под землёй и вырезающих целые семейства. Поверь мне, добрый человек, ни в одном слове этой ерунды нет ни капли правды. Те тела, которые мы находим, не похожи на бедняков и на их коже нет и следа от царапин или порезов. Я готов поверить в руку Всевышнего, поражающую грешников, о чём любят рассказывать муллы, но сколько могли нагрешить молодые люди, не достишие восемнадцати? Сомневаешься в моих словах? Взгляни сам, добрый человек.

Он повернулся и отбросил покрывало со своей повозки, похваляясь мрачным содержимым. Я подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть груз и сыновья Цезирата протопали к другому борту, стремясь не упустить самое интересное. Я заметил, как один из братьев нервно вытер лысину огромным платком, а другой плотоядно облизнулся. Интересно: он их насилует или только ест? О сыновьях Папаши ходили о-очень разнообразные слухи. Как, впрочем, и о самом Папаше. Амалат вспоминал не только о том, как они жгли тела павших солдат, но и кое-что ешё. Но об этом он вспоминал только тогда, когда упивался в стельку.

Тела укладывали на дно повозки весьма умелые и опытные руки – сразу видно профессионалов. Каждое тело аккуратно обернули куском ткани положив, предварительно руки на грудь, как и полагалось, по обычаю. Папаша Цезират не даром поедал свой кусок хлеба, или чем он там ещё испытывал свои гнилые зубы, прежде чем промыть их кувшином вина.

– Мертвецы, они мертвецы и есть, – сказал я и равнодушно пожал плечами, – обычное мясо – не вижу ничего интересного. Вечера на площади Правосудия впечатляют намного больше.

– Дело не в том, – сучковатый палец поднялся вверх и нервно затрясся, сверкая камнем в массивном перстне, – просто непонятно, какова причина смерти. Лица у всех спокойны, не искажены страхом или страданием. Почти все, это – красивые молодые люди. Особенно внимательно я изучил девушек: у большинства клейма весьма богатых и влиятельных домов. А юноши одеты так, что я, с трудом, удерживаюсь от искушения присвоить часть их облачения.

Я бросил косой взгляд на старого хитреца и перехватил такой же быстрый ответ с его стороны. Когда это старина Цезират удерживался от возможности взять плохо лежащее? Насколько я знаю, его профессиональным лозунгом всегда был слоган мародёров: мертвецу – нагота к лицу.

По мере того, как Папаша перечислял все странности, подмеченные им, худые руки труповоза, торчащие из широких рукавов халата, подобно двум палкам, сноровисто откидывали покрывала с лиц умерших, демонстрируя спокойные молодые лица, тихими улыбками приветствующие лучи солнца, которое им уже не увидеть никогда.

Девушки, естественно, были мне знакомы все, до единой, а вот физиономии жмуриков мужского пола стали настоящим открытием. Впрочем, если судить по телосложению, чертам лица и прочим приметам, становилось ясно, преобладал определённый тип парней. И я хорошо знал, кому именно нравится этот тип. Галина предпочитала не столь высохших, как головешка, мужчин. Понимаю, какую жажду пыталась утолить Ольга у этих жилистых крепких юношей. Недаром она, с таким постоянством уводила в ночь молодых аристократов, выгоревших под палящими лучами светила. Юным балбесам, оголодавшим в своих сторожевых лагерях, льстило внимание знойной красавицы, и они без разговоров уходили за ней во мрак. А потом, всё, как обычно – разочарование, воспоминания и ярость. А ни в чём не повинные парни, наутро возвращаются домой в тележке Папаши Цезирата.

Другое дело – изнеженная Галя, чьей вотчиной был весьма продолжительный флирт с опытными ловеласами Сен-Сенали. Простые отношения, без какого-либо подтекста. Игра могла продолжаться неделями, поэтому количество мертвецов обременённых, до знакомства с Папашей, массой золотых украшений, оказалось ничтожным.

Повинуясь внезапному импульсу, каковые временами накатывали на меня, словно волны на берег, я открыл футляр шерандона и тронул клавиши инструмента. Услыхав звон, Папаша Цезират замер, прекратив открывать очередное умиротворённое лицо и энергично зашевелил полупрозрачными ушами, с торчащими пучками длинных рыжих волос. Его сыновья тупо уставились на меня, причём тот, который пониже, продолжал гладить обнажённую женскую ногу, замершую в трупном оцепенении. С лица идиота не сходила счастливая ухмылка и сгусток слюны медленно полз по подбородку. Изумительное зрелище. Постаравшись не отложить его в памяти, я закрыл глаза и медленно пробежался пальцами по клавишам шерандона.