Прайд окаянных феминисток

— Вот именно, что была! — упрямо сказал Васька. — А куда муж делся? А-а, вот то-то и оно… Наверняка пристрелила. Я бы на твоем месте поузнавал как следует. И нечего на меня так смотреть. И при чем тут ориентация? Я ж не про это совсем. Я про то, что хоть бы губы намазала… Или ногти, что ли… Или прическу сделала… Ну, я не знаю. Ведь все бабы что-нибудь такое делают! А зачем? А чтобы внимание обратили! А ей чихать на наше внимание. Мне, например, это обидно. А тебе нет? Ну, не знаю… Наплачешься ты еще с ней, попомни мои слова.

С наливной яблочной кошкой Бэтээр и наплакаться согласился бы. Но Ваське ни в чем таком он признаваться не стал. Во-первых, потому, что Васька считал себя великим знатоком, если вообще не изобретателем, системы «мужчина и женщина», и на этом основании бесцеремонно лез со всякими вопросами, советами и комментариями — как правило, на редкость дурацкими. А во-вторых, Бэтээр и сам подозревал, что Васька в отношении яблочной кошки в чем-то прав. По крайней мере, в том, что этой тете Наташе, при всей ее внимательности и обходительности, кажется, даже в голову не приходит сделать что-нибудь такое, чтобы понравиться. Прическа там, косметика, еще что-нибудь… Платье какое-нибудь такое… Ну, что они умеют. Хотя, с другой стороны, зачем ей все это, если она умеет краснеть, как маков цвет? И складывать губы утиным клювиком. И показывать ямочки на щеках. И смотреть честными глазами.

И к тому же трогать тонкий красный шрам на бедре осторожно, но в то же время как-то нетерпеливо.

— Болит? — сочувственно спросил Бэтээр, с интересом разглядывая и ее шрам, и ее осторожные и нетерпеливые пальцы.

Яблочная кошка оглянулась, перехватила его взгляд, торопливо сдернула с плеч полотенце, бросила его на колени, опять отвернулась, и только потом недовольно ответила:

— Мешает… Ничего, скоро пройдет. Тимур Романович, я с вами поговорить хотела.

— Правда? — обрадовался Бэтээр. — Я с вами тоже поговорить хотел. А вы о чем?

— О Любочке. Она очень быстро к вам привыкает. И очень сильно. Этого не надо бы…

Он с трудом отвлекся от ее спины и ее плеч, наконец-то не закрытых полотенцем. Ее спину и ее плечи без полотенца разглядывать было тоже очень интересно. А что там такое про Любочку? Он разве сделал что-нибудь не так?

— Я что-нибудь не так сделал? — Бэтээр шагнул с крыльца, сел перед ней на расстеленное на траве одеяло и внимательно уставился в ее лицо.

Ее лицо было тревожным, хотя, кажется, она очень старательно пыталась эту тревогу скрыть.

— Да нет, что вы, — тревожно сказала она, хмурясь и глядя через его плечо на детей, играющих в прятки в заросшем донельзя саду Васькиной дачи. — Тимур Романович, в том-то и дело, что вы специально ничего не делали, а Любочка привыкла. И я просто не знаю, как теперь быть. Просто не знаю… Дальше ведь еще труднее будет, правильно? Ну, вы и сами понимаете…

— Нет, не понимаю, — признался Бэтээр, тоже вдруг почему-то начиная тревожиться. — Что будет труднее?

Она с упреком быстро глянула на него, опять уставилась на детей и вздохнула:

— Ну как это не понимаете… У Любочки ведь никого нет, кроме нас… И вот теперь вас тоже. Ей сейчас нельзя расставаться с теми, кого она считает своими. Для нее это очень серьезная психическая травма. Тем более, если совсем привыкнет, а расставаться все равно придется.

— А почему это вдруг обязательно придется? — осторожно сказал Бэтээр, с интересом наблюдая, как она трогает нетерпеливыми пальцами теперь уже шрам под ключицей. — С какой стати чуть что — сразу и расставаться? Может, мы всю жизнь вместе будем… встречаться, и дружить, и видеться часто, и вообще…

Он чуть не сказал: мы всю жизнь вместе будем жить. Мы все. И Пулька, и ты, и твои котята, и одинокая Любовь, которая тогда уже не будет одинокой. Не успел сказать, потому что она досадливо качнула головой и перебила его:

— Значит, все-таки не понимаете…

Это она ничего не понимала. Ну, так он сейчас все объяснит.

И опять не успел — ее навороченный телефон в сто первый раз за последние полтора часа придурковато завел: «Чижик-пыжик, где ты был». Ну, что это такое, в самом-то деле?! Ну, совершенно невозможно нормально поговорить! Ну, неужели не ясно — человек в отпуске, имеет право отдохнуть, чего звонить-то… Тем более — по сотовому. Горит у них там, что ли?

Бэтээр с интересом проследил, как яблочная кошка выловила сотовый в вырезе купальника, и беззастенчиво стал прислушиваться, пытаясь понять, кто ей звонит на этот раз и о чем идет разговор.

— Антонина, ты молодец, — сказала яблочная кошка, молча послушав не меньше пяти минут. — Спасибо, ты действительно помогла. Нет, распечатывать не надо, перешли все Полине, я попозже посмотрю. Позвони Анне сама, у меня, наверное, сейчас телефон отключится… Нет, только юристы, мне пока больше никто не нужен. Ее мама знает, о чем говорить… Ну вот, я так и знала! Отключился.