Прайд Саблезуба

По-видимому, это были остатки стаи или, может быть, такая семейная группа. Один — самый крупный — похоже, вожак, трое чуть помельче — молодежь или самки, и еще один крупный, но, очевидно, старый — хромой, с оторванным ухом. Впрочем, в сумерках можно было и ошибиться. Они приближались — и это было плохо. О конфликтах с волками Семен даже рассказов не слышал — собак, конечно, они рвали при любой возможности, а вот людей… Тот случай, когда ему самому пришлось драться с волчицей, причем летом, был уникальным — поэтому ему и было придано мистическое значение. Сам же Семен полагал, что тогда он был еще мало похож на туземца, и зверь просто не принял его за человека. Впрочем, такой тяжелой зимы здесь, наверное, никогда раньше не было.

Еще не вступив в мысленный контакт со зверем, Семен уже почувствовал исходящую от него враждебность. Вожак остановился в десятке метров. Глаза его тускло мерцали отраженным светом гаснущего дня. Семен понимал, что способен лишь на единственный выстрел из арбалета — драться посохом он не сможет при всем желании.

Они встретились взглядами. Волк приподнял губу, демонстрируя клыки:

— «Уходи!»

— «Нет, — с усталым спокойствием ответил человек. — Это моя добыча».

— «Значит, ты умрешь (будешь побежден)».

— «Может быть. Но не уйду все равно. Это — моя добыча. Ты готов сражаться (мериться силой) с ЧЕЛОВЕКОМ?!»

В свою «мыслефразу» Семен постарался запихать как можно больше возмущенного недоумения. Это было как бы обвинением в нарушении «закона джунглей». Дальше диалог пошел в таких абстракциях, что перевести его на человеческий язык можно было лишь весьма и весьма условно.

— «Человек (или люди?) нарушил правило (закон, обычай, традицию). Мы будем сражаться».

— «Будем, — согласился Семен и воткнул в снег посох. Теперь он смотрел на собеседника поверх арбалетного болта. — Ты пришел к моей (человечьей) добыче, когда я еще здесь. Волки так не поступают».

— «У нас нет выбора (ты нам его не оставил)».

Семен чувствовал, что его в чем-то обвиняют — в чем-то смертельно важном. Если он не поймет, если не ответит, последует атака. Даже если он и успеет выстрелить, это все равно будет конец. Волки его былой современности имеют привычку дружно набрасываться на жертву. У этих, кажется, такой традиции нет. Точнее, не было. Не было, пока волки десятки тысяч лет жили в условиях мягкого климата и пищевого изобилия. Семен подозревал, что, в отличие от их далеких потомков, численность этих хищников здесь определялась в значительной мере не пищевыми ресурсами, а внутривидовой борьбой. Отсюда некий поведенческий стереотип, который в своей среде люди назвали бы культом личной силы: докажи свое превосходство — и получишь право на самку, на воспроизводство потомства. Но мир меняется, должны меняться — не могут не меняться — и правила жизни.

А погибать Семену нельзя. И не потому, что без него волки сожрут всю добычу — не осилят, наверное. Беда в другом: люди ощущают целостность со своими тотемами. Что будет значить для них смерть человека из рода Волка от волчьих же зубов? Разрыв связи? Отверженность? Отверженным незачем оставаться в Среднем мире, даже если вокруг полно пищи. Конечно, для человека двадцатого века это звучит смешно и несерьезно, но…

— «Выбор есть всегда! — твердо заявил Семен. — Не хочу с то…»

Он не успел передать свою «мыслефразу»: волк чуть присел и прыгнул. Он был слишком далеко, чтобы одним прыжком с места покрыть такое расстояние: два первых были разгонными и лишь третий — на врага.

Стрелять лучше было бы с колена, но опуститься Семен не успел. Отдачей его качнуло так, что он чуть не упал. Пришлось выпустить из рук разряженное оружие, чтоб сохранить равновесие.

Вожак хрипел и пытался ползти в двух метрах перед ним. Похоже, болтом ему разворотило горло и грудную клетку. Кровь на снегу в сумерках казалась почти черной…

Семен, пытаясь погасить искры в глазах, сделал шаг в сторону и взял в руки посох. Он бы предпочел просто на него опереться…

— «Кто следующий?»

— «Я».

В этом размытом зверином представлении о собственной личности что-то показалось человеку знакомым — почти родным. Неужели?!

— «Ты?!» — Семен попытался свалить в кучу все воспоминания, перемешать их и вылепить из этого «образ» волчонка — того самого, который, по мнению лоуринов, привел его в этот мир, дал право стать членом тотемного клана.

— «Да, это я, Длинная Лапа».

— «Ты вспомнил меня?»

— «Не забывал».

— «Будем сражаться?»

— «Да. Нам нужна пища».

«Вот так, — мысленно усмехнулся Семен. — Выходил щеночка. Впрочем, не выхаживал, конечно, — он рос сам по себе. Но тренировать его, лупить посохом пришлось долго и сильно — он сам так хотел, ему нужна была „игра“ с кем-то более сильным и ловким, а его мать я убил. Теперь он стал размером со взрослого волка, весит, наверное, больше меня и при этом умеет защищаться от боевого посоха. А ведь была когда-то мысль: уж не собственного ли убийцу готовлю? Впрочем, у меня к нему претензий быть не может — свои долги он отдал».

— «Ты нарушаешь традицию».

— «Она уже нарушена. Ее нет».

— «В чем обвиняешь людей?»

— «Взяли все».