Прайм-тайм

Эта мысль мучила Шюмана давно, но у него отсутствовала возможность продвинуться дальше в этом направлении. Ведь если бы он сам пошел в Центр ценных бумаг, ему пришлось бы предъявить удостоверение личности, и в таком случае его имя и личный код записали бы в специальный журнал. Там остался бы след, по которому его не составило бы труда найти. Кто-то другой должен был продолжить поиски взамен, репортер, привыкший копаться в регистрах.

Он решительно собрал вместе все документы, пересчитал их, сунул в папку, положил ее в нижний ящик письменного стола и, заперев его на ключ, на всякий случай подергал ручку.

Потом сидел, откинувшись на спинку стула, и наблюдал за происходящим в редакции сквозь стеклянную стену. Сейчас он мог немного перевести дух.

Ведь ему еще не пришло время принимать решение.

Воскресенье 24 июня

«Дорогие читатели, сядьте, пожалуйста, поскольку прямо сейчас вы узнаете о настоящем кошмаре. Да, худшего Янова дня, наверное, никогда ни у кого из вас не случалось. Представьте себе, вы надеваете праздничный наряд и лучшие сандалии, собираясь принять участие в шикарном шоу, и что в итоге? Сначала вы смотрите запись, и это оказывается, если так можно выразиться, ужасно скучным занятием: наша фифа прыгает, словно заводная, и делает вид, будто берет интервью, а потом, когда наконец все заканчивается и можно вздохнуть с облегчением и выпить немного шампанского, отпраздновав то, что вы выжили, – бац! Начинается всякая чертовщина! С таким валом скандалов и интриг вряд кому-то когда-либо приходилось сталкиваться, совершенно невозможно спать, все орут, не умолкая, но никакого выстрела я не слышала, можете мне поверить…

Да, дорогие читатели, столь плохо все и было, я чуть не стала свидетельницей убийства, произошедшего под самым моим носом, настоящего лакомства для гиен из нашей газеты. Мишель Карлссон застрелили в машине под окном моей спальни, подумайте, как такое могло произойти? И я не знаю, чем она занималась в ней. Пожалуй, собралась уехать, что ей, конечно, не следовало бы делать, поскольку я видела, как она пила вечером, но, возможно, ей просто не удавалось заснуть, ведь подушки и матрасы во дворце оставляли желать лучшего…»

– Что это за ерунда? – сказала Анна Снапхане, уронив газету на пододеяльник в кучу смятых бумаг.

Мехмед снял брюки и трусы и залез к ней в кровать.

– Сегодня Шюману придется несладко, – заметил он и, наклонившись, лизнул ее сосок.

Анна легонько стукнула его по макушке и снова взяла газету.

– Какая мерзость, – поморщилась она. – Просто отвратительно. Как они могут позволять этой сучке продолжать в том же духе?

– Непостижимо, – согласился ее мужчина, снова касаясь языком ее груди.

– Да, но если серьезно, – сказала Анна, – разве это не оскорбление памяти покойной?

– За подобное трудно добиться обвинительного приговора, – ответил Мехмед, поднял голову и встретился с ней взглядом.

Она провела рукой по его черным блестящим волосам, скользнула пальцами по подбородку, почувствовала, как желание просыпается в ней.

– И почему же?

Он позволил ее пальцу проникнуть ему в рот, пробормотал:

– Глава пять, касающаяся распространения не соответствующих действительности порочащих свдений, четвертый параграф. Если деяние является оскорбительным для родственников покойного или вообще, принимая во внимание время, прошедшее с момента кончины и прочих обстоятельств, может считаться нарушающим покой, положенный умершему. Но у нее же нет родни, не так ли?

– Мамаша-проститутка в Латвии, – шепнула Анна Снапхане, скользнула под Мехмеда, и он без напряжения оказался в ней.

Они лежали неподвижно, ловили дыхание друг друга, в затуманенном сознании растворялся весь окружающий мир.

– О боже, – простонала Анна тихо, запрокинула голову и закрыла глаза, ощутила приятную тяжесть Мехмеда каждой клеточкой своего тела, приняла его жадно, готовая устремиться к вершине наслаждения.

– Мама! Смотри!

Их чувственные движения, едва ли осознанные для обоих, сразу же оборвались. Анна почувствовала резкий запах типографской краски, открыла глаза и увидела перед собой маленький снимок Анники Бенгтзон под газетной статьей.

– Что это, любимая? – спросила она, отвела в сторону газету и приподняла голову от подушки.

– Почитай книжку, – попросила двухлетняя малышка и положила одно из творений Барбру Линдгрен на спину своему отцу.

Он уронил голову сбоку от шеи Анны, его теплое дыхание расползалось по простыне, заставляя шевелиться волосы у нее на затылке.

– Не сейчас, мама и папа хотят немножко отдохнуть.

– Все нормально, – тихо произнес Мехмед под ее ухом. – Она спрашивала о тебе всю неделю. Мы продолжим позднее.

Анна погладила его широкую спину.

– Ты уже завтракала, моя маленькая? Папа сделал для тебя бутерброд?

– Да, – ответила девочка и забралась на двуспальную кровать.

Мехмед соскользнул с Анны, оставив после себя ощущение пустоты и тепла не успевшей в полную силу вспыхнуть страсти.

– Миранда, – сказала Анна Снапхане. – Миранда Изол, иди сюда и поцелуй мамочку.