Прах Энджелы. Воспоминания

Вечером тетя Эгги, мамина сестра, приходит с ткацкой фабрики, где она работает. Наша тетя дородная, как сестры Макнамара, и у нее шапка рыжих волос. В комнате за кухней она ставит свой большой велосипед и выходит к нам ужинать. Тетя Эгги живет с бабушкой, потому что поссорилась с мужем, Па Китингом, который, когда был выпивши, сказал ей: ты корова, большая и толстая, вот и ступай к своей матери. Так бабушка сказала маме, и вот почему в бабушкином доме нет для нас места. С ней живут наша тетя Эгги и сын ее Пэт, который приходится нам дядей - он сейас в городе, продает газеты.

Бабушка сообщает тете Эгги, что мама сегодня будет спать вместе с ней, и тете Эгги это не нравится. Ну-ка захлопни пасть, говорит бабушка. Всего на одну ночь, не умрешь ты от этого, а если ты против, пожалуйста - возвращайся к мужу, там тебе и место, и нечего ко мне бегать. О Иисусе, Мария и блаженный Иосиф! Что за дом, гляньте-ка – и ты здесь, и Пэт, и Энджела со своим выводком американцев. Хоть в старости дадите мне пожить спокойно?

Бабушка стелет пальто и тряпье на полу комнатки, в которой стоит велосипед, и мы там же ложимся спать. Папа остается сидеть на стуле в кухне. Когда мы просимся, он водит нас в туалет на заднем дворе, а ночью баюкает близнецов, когда они плачут от холода.

Утром тетя Эгги заходит за велосипедом: а ну, брысь, посторонись! Что ж вы под ногами-то путаетесь?

Она уходит, а Мэлаки повторяет: а ну брысь, посторонись! А ну брысь, посторонись! И я слышу, как папа на кухне смеется, но вскоре по лестнице спускается бабушка и велит Мэлаки замолчать.

Днем бабушка и мама отправляются искать нам жилье и находят мебелированую комнату на Уиндмилл Стрит – на той же улице, где живут тетя Эгги с мужем. Бабушка вносит квартплату, десять шиллингов за две недели. Она дает маме денег на еду, одалживает нам чайник, кастрюлю, сковородку, ножи и ложки, банки из-под варенья вместо кружек, одеяло и подушку. Она говорит, что большего себе позволить не может, и папе придется оторвать от стула свой зад и найти работу, или жить на пособие по безработице, или идти в Общество св. Винсента де Поля, или обращаться за пособием от государства.

В комнате есть камин, и если вдруг у нас заведутся деньги, можно будет вскипятить воды и приготовить чай, или сварить яйцо. У нас теперь есть стол, три стула и постель, и мама говорит, что шире она не видела. Мы рады, что наконец-то поспим в постели – мы и так провели две ночи на полу – в Дублине и у бабушки. Неважно, что в постели нас шестеро, зато мы вместе, вдали от бабушек и полицейских, и Мэлаки может говорить ye ye ye, а мы - смеяться сколько душе угодно.

Мама с папой ложатся в изголовье кровати, мы с Мэлаки в ногах, а близнецы где им удобней. Мэлаки опять нас смешит: говорит ye ye ye, потом oy, oy, oy, и потом засыпает. Мама тоненько сопит - значит, она уснула. В лунном свете я вижу, что папа на том конце кровати еще не спит, и когда Оливер плачет во сне, папа тянется к нему и обнимает его. Ш-ш, шепчет он, ш-ш.

Вдруг Юджин садится на постели и начинает реветь и чесаться. Мама, мамочка. Что? - поднимается папа. Что такое, сынок? Юджин все ревет, папа вскакивает с постели, включает газовую лампу, и мы видим блох, которые прыгают и скачут и впиваются в нас. Мы их шлепаем, а они прыгают с места на место и кусаются. Мы чешем укусы до крови. Мы выскакиваем из постели, близнецы кричат, мама стонет: о Господи Иисусе, когда это кончится? Папа наливает в банку воды с солью и прижигает укусы. Соль жжется, но папа обещает, что это скоро пройдет.

Мама, взяв близнецов на колени, садится у камина. Папа надевает штаны, снимает с кровати матрас и тащит его на улицу, потом наливает в чайник и в кастрюлю воды, прислоняет матрас к стене и бьет по нему ботинком, а мне велит лить воду на землю, чтобы утопить блох. Луна в Лимерике такая яркая, что даже вода чуть-чуть лунная, и мне хочется вычерпать лунные дольки, только сперва надо разделаться с блохами, которые прыгают у меня по ногам. Папа выбивает ботинком матрас, и мне приходится бежать на задний двор, чтобы снова набрать из крана воды в чайник и в кастрюлю. Ты погляди на себя, причитает мама. Ботинки-то вымокли, вот заболеешь теперь и умрешь, а у отца точно будет воспаление легких – еще бы, ходить без ботинок.