Прах Энджелы. Воспоминания

Олли, Олли, хочу Олли.

Он провожает Оливера взглядом, садится на кровать и смотрит в окно. Джини, Джини, говорит ему Мэлаки, смотри, вот хлебушек с чаем. Джини, хочешь на хлеб сахарку? Но Юджин мотает головой и отталкивает хлеб, который ему протягивает Мэлаки. Он ползет на то место, где Оливер спал с мамой, кладет голову на подушку и глядит в окно.

У двери появляется бабушка. Ваши родители, говорят, неслись по Хенри Стрит с дитем на руках. Ну, куда они делись?

Оливер заболел, объясняю я. Ему лук в молоке сварили, а он его не съел.

Что ты несешь?

Не съел вареный лук и заболел.

А кто за вами смотрит?

Я.

А этот почему в постели? Как его зовут?

Юджин, он скучает по Оливеру. Они близнецы.

Знаю, что близнецы. Какой же он тощий. У вас тут есть какая-нибудь каша?

А что такое «каша»? – интересуется Мэлаки.

Господи Иисусе, Мария и святой блаженный Иосиф! Что такое каша! Каша это каша. Вот что такое каша. Вот янки непутевые, в жизни не встречала такого невежества. Ну-ка, одевайтесь, пойдем через дорогу к тете Эгги. Она у мужа, у Па Китинга. Покормим вас кашей.

Бабушка берет Юджина, кутает его в шаль, и мы идем через дорогу к тете Эгги. Она снова живет с дядей Па, потому что он признался ей, что на самом деле она вовсе не толстая и не корова.

У вас есть каша? – спрашивает бабушка тетю Эгги.

Каша? Я что, должна накормить кашей всех этих янки?

Боже ты мой, говорит бабушка, от тебя не убудет, если сваришь им капельку каши.

Они, небось, еще молока и сахара захотят, а потом и яиц потребуют. Ишь чего. Почему это мы должны расплачиваться за ошибки Энджелы?

Господи Иисусе, говорит бабушка, хорошо, не ты была хозяйкой Вифлеемского хлева, не то Святое Семейство так и скиталось бы по свету, умирая от голода.

Бабушка отстраняет тетю Эгги, усаживает Юджина у очага на стул и начинает готовить кашу. Из соседней комнаты выходит мужчина. У него черные курчавые волосы и кожа черная, и мне нравятся его глаза - ярко-голубые, и в них прячется улыбка. Это муж тети Эгги - тот самый человек, который остановился возле нас в ту ночь, когда мы сражались с блохами, рассказывал про блох и змей и кашлял, потому что наглотался на фронте газа.

А ты почему такой черный? - спрашивает Мэлаки. И дядя Па Китинг начинает смеяться и кашлять, и до того заходится, что ему для успокоения надо затянуться сигареткой. Вот янки-ребятки, говорит он. Ни капельки не стесняются. Я черный, потому что работаю на газовом заводе, кидаю в печь уголь и кокс. Наглотался газу во Франции, а в Лимерике опять на работе газ. Вот подрастете и поймете, в чем тут юмор.

Мы с Мэлаки выходим из-за стола, чтобы старшие могли сесть и попить чаю. Они пьют чай, а дядя Па Китинг, который приходится мне дядей, потому что женился на моей тете Эгги, подхватывает Юджина и усаживает себе на колени. Эй, парень, говорит он, чего грустим? – и корчит рожицы и издает смешные звуки. Мы с Мэлаки смеемся, но Юджин молча тянется к черному лицу Па Китинга. Па претворяется, что хочет откусить его ручонку, и Юджин смеется, и все в комнате смеются. Мэлаки подходит к Юджину и корчит рожицы, чтобы он засмеялся еще сильней, но Юджин отворачивается и прячет лицо в рубашке Па Китинга.

Кажется, я ему нравлюсь, улыбается Па, и тут вдруг тетя Эгги ставит на стол свою чашку и начинает рыдать: а-а, а-а, а-а, и крупные слезы капают с ее пухлого, румяного лица.

О, Господи Иисусе, говорит бабушка. Опять завелась. А теперь-то чего?

И тетя Эгги бормочет: Па тут сидит с дитем на коленях, а я уж и не надеюсь родить.

А ну цыц, рявкает бабушка, нашла о чем при детях болтать. Не стыдно тебе? Господу виднее, в свое время будет вам прибавление.

У Энджелы-то пятеро, всхлипывает тетя Эгги, и одного вот еще потеряла, а она такая бестолковая, даже полы вымыть не может, а у меня нет никого, хотя у меня все чисто-вымыто, просто блеск, и блюдо какое хочешь могу сготовить, тушеное или жареное.

Думаю, смеется Па Китинг, этого паренька я оставлю себе.

Мэлаки бежит к нему: нет, нет, нет, это мой брат Юджин. И я повторяю: нет, нет, нет, это наш брат.

Тетя Эгги хлопает ладонями себя по щекам, смахивая слезы, и говорит: от Энджелы ничего мне не надо. Ничего такого, что наполовину нашенское, наполовину с Севера, не надо мне, оставьте себе. У меня однажды свои будут, пусть мне придется прочесть сто новенн Деве Марии и столько же ее матери, святой Анне, или до самого Лурда ползти на коленях.

Ну все, хватит, говорит бабушка. Поели каши, и марш домой – может, ваши родители уже вернулись из больницы.

Она кутается в шаль и идет за Юджином, но он вцепился в рубашку Па Китинга - его еле отнимают, и он все смотрит на Па, пока мы не выходим за дверь.

* * *

Мы идем вместе с бабушкой обратно домой. Она укладывает Юджина в постель, дает ему попить воды и велит засыпать и быть умницей, потому что его братик Оливер скоро вернется, и они снова будут вместе играть на полу.

Но он все смотрит в окно.