Прах и пепел

— А ему так удобнее, — бросил Николай Халшин, вступавший в разговор только тогда, когда надо было постоять за справедливость.

Саше он нравился: совестливый, не трепач, никогда ничего не просил зря у Овсянникова, с машиной не привередничал, единственный из шоферов обращался к Саше на «вы».

— Заткнись ты, рыжий! — рявкнул на Николая Чураков. — И ты! — Он повернул голову к Гурьянову. — Привык у себя в гараже всем указывать, приказывать, а я без тебя обойдусь. Свое заберу. Что мое — отдай!

— А вот и взводный, — сказал кто-то.

Подошел Овсянников.

— Что тут такое?

— Что, что, ничто, — огрызнулся Чураков.

Овсянников не успел ничего сказать. Неожиданно, непонятно как, возник командир роты Березовский.

— Красноармеец Чураков, почему в таком тоне разговариваете с командиром взвода?

— Как умею, так и разговариваю, — буркнул Чураков, отворачиваясь.

— Стоять смирно! — приказал Березовский.

Чураков растерянно посмотрел на него, немного будто бы выпрямился.

— Положите насос!

Чураков положил насос рядом с собой.

— Руки по швам!

Чураков вытянул руки по швам.

— Воентехник Овсянников, объясните, что здесь происходит.

— Вижу, скандалят чего-то, подхожу, спрашиваю: в чем, мол, дело? Ну а что ответил красноармеец Чураков, вы слышали.

— Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, — солидно произнес Байков, — ничего особенного, выясняют водители — кому какой насос принадлежит, обычное шоферское дело.

— С насосом разберитесь, — приказал Березовский Овсянникову, — а красноармейцу Чуракову за грубое поведение три наряда вне очереди. Предупреждаю личный состав: каждый должен уважать в своем товарище бойца Красной Армии. За нарушение дисциплины, неподчинение командиру, грубость буду строго наказывать. Сейчас действуют законы военного времени, не забывайте.

На том конфликт и кончился. Чураков три смены убирал гараж, ходил с метлой, ругал шоферов за то, что бросают на пол обтирочный материал. Никто на него не обращал внимания. Скоро в дорогу, на фронт. Куда — никто не знал. Овсянников по секрету сказал Саше, что их рота направляется в распоряжение вновь формируемой 50-й армии в район Брянска. Там и винтовки выдадут.

Рота готовилась. Днем — занятия, после обеда — у машин, каждый запасался, чем мог. Приезжала два раза кинопередвижка, вешали на стену экран, показывали старые фильмы: «Профессор Мамлок» — антифашистский и «Яков Свердлов», когда Саша его смотрел, думал: повезло Свердлову, что не дожил до тридцать седьмого года, а то бы и его Сталин расстрелял.

Накануне отъезда отменили занятия, заправляли машины, смазывали, завинчивали, докручивали, шоферам выдали шинели, индивидуальные пакеты, сообщили номер полевой почты. Прибыли интенданты из дивизии, куда рота должна доставить груз. Требовательные, из действующей армии ребята.

В семь часов объявили построение, пошли на ужин, и хоть и выпили в этот вечер многие, настроение было грустное, миролюбивое.

Шофер Руслан Стрельцов, красивый русоволосый парень с печальными голубыми глазами, играл весь вечер на баяне. В каждой роте был баян, на машине что хочешь увезешь. Хорошо играл… «Спят курганы темные, солнцем опаленные…» Играл песенку Максима: «Где эта улица, где этот дом, где эта девушка, что я влюблен…» И про Железняка: «Лежит под курганом, поросшим бурьяном, матрос партизан Железняк…» Грустные все мелодии. Да и сам Стрельцов редко улыбался. Переживал — стремился в авиацию, должны были послать в авиашколу, но не пришли вовремя документы, и вот сунули в автобат. А мог бы летать в небе.

Мешков добродушно сказал:

— Тоску наводишь, Стрельцов, сыграл бы что-нибудь повеселее.

«Когда б имел златые горы и реки, полные вина, все отдал бы за ласки-взоры, и ты владела б мной одна», — заиграл Стрельцов. Вроде и побойчее песня, а все равно звучит грустно. Переборы, что ли, особенные. «Плачет гармонь» — правильно сказано.

На следующий день рано утром машины выехали в город. Загружались продуктами, обмундированием, горючим, смазочными. Десять машин с самыми опытными водителями отправили за боеприпасами. Только к трем часам дня рота собралась в назначенном пункте по дороге из Рязани в город Михайлов у Стенькинского совхоза. Здесь ее дожидались командование батальона, походная мастерская, полевая кухня.

Пообедали. Машины выстроились повзводно на опушке леса. Водители встали возле кабин. Через дорогу — неубранные поля, над ними — вороньи стаи. Нету мужчин в деревне, некому убирать, гибнет урожай.

— Смирно! — скомандовал Березовский и повернулся к Юлдашеву — Товарищ командир батальона, рота готова к маршу.

— Товарищи красноармейцы, — сказал Юлдашев, — отважно защищайте свою страну. Выполняйте долг перед родиной. Да здравствует наше социалистическое Отечество. Ура!

— Ура! — выкрикнула рота не слишком дружно, не приучились еще.

Березовский подозвал командиров взводов, отдал приказ о порядке движения, скорости, дистанции между машинами и взводами. Первая остановка — Захарово, на выезде из села.

Водители взобрались в кабины, зашумели моторы.

Рота двинулась на юго-запад — к городу Михайлову Рязанской области.

16