Прах и пепел

– Не жалей, мама. Я понимаю, что он нас обманул, но, – Джинни скорчила покорную гримасу, – но у нас не было других вариантов, мама. Мама, я ходила к отцу Эйбу. Отдала ему то, что мы отобрали. Он был очень благодарен и, – Джинни фыркнула, – благословил нас. Меня и тебя. Он уже собирает пожертвования для рождественской раздачи.

– Джинни, – задумчиво сказала Норма, – а отцу Джордану…

Джинни пожала плечами.

– Я не хочу, мама. Поступай, как знаешь, но я к нему не пойду.

Норма вздохнула. Ломая голову над проблемой: что делать со старой одеждой, ненужной утварью и посудой – набиралось много, продать это некому, да и не будут они этим заниматься – решили всё это пожертвовать, раздать. Конечно, решение неплохое, но Джинни и тут сделала жест… Всё в церковь для цветных!

– Джинни, мы же не можем так демонстративно… рвать с обществом.

– Почему, мама? Через два дня мы уедем. Там, – Джинни выразительно показала глазами на нечто, находящееся за стенами их кухни, – там мнение старых сплетниц уже не важно. Здесь, да, мы должны были сохранять отношения. Но… Вспомни, мама. Разве зимой отец Джордан помог нам? Разве на Хэллоуин он хоть кому-нибудь помог? Спас хоть одного гонимого? Нет. А сейчас? Он призывает к прощению.

– Отец Эйб, говорят, проповедует то же самое.

– Отец Эйб обращается к жертвам, а отец Джордан просит милосердия и защиты палачам. Нет, мама, я не пойду к нему. Но ты, – Джинни поцеловала её в щёку, – ты делай, как считаешь нужным.

Норма вздохнула.

– Джинни, то, что ты оставила, жертвовать уже неприлично.

– Потому я это и оставила, – рассмеялась Джинни. – Ох, мама, поверить не могу, что всего два дня осталось!

– Джинни, лагерь беженцев… не самое комфортное место.

– Ну и что?!

Джинни переполнял весёлый энтузиазм. Норма не могла не улыбаться, глядя на неё. Её девочка. Добрая, умная, смелая девочка. Как Майкл. Решение принимается один раз. И на всю жизнь. Решение уже принято и менять его они не будут. Норма тряхнула головой.

– Что нам осталось, Джинни?

– Уложить вещи, доесть продукты, отдать ключи Харленду и получить с него деньги, доехать до Гатрингса и там дойти до комендатуры, – весело перечислила Джинни. – Самое сложное – это получить деньги.

– Да. Сейчас трудные времена, – Норма допила кофе и встала, собирая чашки. – Харленд говорит, что у него полно желающих продать свой дом, но нет ни одного покупателя. Его тоже можно понять.

Джинни кивнула, глядя, как мать быстро моет чашки.

– Я знаю, что значит для тебя этот дом, мамочка.

– А для тебя? – перебила её Норма. – Разве для тебя он ничего не значит?

– Конечно же значит, мамочка, – Джинни подошла к ней и обняла. – Конечно же так, мама, но… но я не могу закрыться в нём так, чтобы никого и ничего вокруг не видеть. И потом… когда они снова вломятся… Мы не можем оградить наш дом, а он не может защитить нас.

– Да, конечно, – сразу согласилась Норма. – Мы уже всё решили.

– Да, мамочка, – Джинни поцеловала её в затылок. – Я ещё немного почитаю у себя.

– Только не слишком долго, Джинни.

– Хорошо. Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи.

Джинни ещё раз поцеловала её и убежала. Норма оглядела кухню. Да, такой же полупустой, необжитой она была, когда Майкл ввёл её хозяйкой в этот дом. Двадцать лет назад. И всё снова как прежде. Дом пустеет. Придут другие люди, начнётся другая жизнь, что ж… будем надеяться на лучшее. Больше ничего не остаётся.

Норма прошла в свою спальню. Вот ещё один день прошёл. Ещё на день ближе к новой жизни. Нет, лишь бы Джинни была здорова, а остальное… всё остальное – пустяки.

Атланта

Сейлемские казармы

Центр репатриации

Случись такое не в Центральном лагере, то события этого дня, вернее, вечера обсуждались бы и мусолились не одну неделю, а то и месяц. Никому из участников так легко бы не удалось отвертеться, да и комендатура бы сразу вмешалась. Но в Центральном с его суетой и суматохой, отъездами и приездами, встречами и разлуками… Нет, здесь обошлось. Только на следующий день мужчины собрались в курилке и быстро – Эркин даже не ждал такого – без хмыканья и недомолвок решили. Что как наружу через проломы из лагеря уходят, так и любая сволочь может незаметно в лагерь пролезть. Словом, где-то к обеду все проломы и пролазы были заделаны. И материалы нашлись, и умельцы. И так всё споро провернули, что ни комендант, ни охрана ничего и не заметили. Кое-кому внятно и доходчиво сказали, что если попробуют против всех переть и завалы разбирать, то комендатуру звать не будем, сами управимся. И всё кончилось на этом. Будто и не было ничего.

Ни Фёдор, ни Грег ни о чём не спросили Эркина, другие – тем более. Да и у каждого свои дела и проблемы. События набегали друг на друга, заставляя каждый раз решать. А как тут решать, когда не было ещё такого, и посоветоваться не с кем, а то и некогда советоваться да думать. А на тебя смотрят и ждут: чего скажешь. А промолчать… молчание – это тоже решение.

Ещё за завтраком Дим спросил отца:

– Пап, ты сейчас где будешь?

Тим улыбнулся его деловому тону.

– На тестирование пойду.

Дим удовлетворённо кивнул.

– Я тут одну проблему решу, пап. За обедом тогда скажу.