Прах к праху

Линли взял платье, расстегнул молнию и подал его Хелен. Подошел к туалетному столику. Здесь, в отличие от кухни, все было разложено аккуратнейшим образом, словно инструменты в операционной. Из шкатулки с драгоценностями Линли достал ожерелье, серьги и два браслета. Нашел в гардеробе туфли. Вернувшись к кровати, он бросил на покрывало украшения и туфли, повернулся к Хелен и развязал поясок ее халата.

– Сегодня ты что-то совсем раскапризничалась, – сказал он.

Она улыбнулась:

– Зато ты меня раздеваешь.

Он обнажил ее плечи. Халат упал на пол.

– Тебе не нужно капризничать, чтобы заставить меня это делать. По-моему, тебе это известно.

Он поцеловал Хелен, запустив руки в ее волосы. Они показались ему струями прохладной воды. Он снова поцеловал ее. Несмотря на все разочарования этого его непростого романа, Линли по-прежнему обожал прикасаться к Хелен, вдыхать аромат ее пудры, пробовать на вкус ее губы.

Линли почувствовал, что пальцы Хелен расстегивают его рубашку. Она ослабила галстук. Ее ладони скользнули по его груди. Почти касаясь губами ее губ, он проговорил:

– Хелен, мне казалось, что ты хочешь есть.

– А мне казалось, что ты хотел одеть меня, Томми,

– Да. Верно. В свое время.

Сбросив одежду на пол, он увлек Хелен на кровать. Скользнул ладонью по ее бедру. Зазвонил телефон.

– Черт, – сказал Линли.

– Не обращай внимания. Я никого не жду. Включится автоответчик.

– Я дежурю в эти выходные.

– Нет.

– Извини.

Они оба смотрели на телефон. Тот продолжал звонить.

– Так, – произнесла Хелен. Звонки продолжались. – Ярд знает, что ты здесь?

– Дентон знает, где я. Он бы им сказал.

– Мы могли уже уехать.

– У них есть номер телефона в машине и наши места на концерте.

– Ну, может, это и не они. Моя мать, например.

– Возможно, нам следует узнать.

– Возможно. – Она провела пальцами по его щеке, рисуя на ней узор, дошла до губ. Губы самой Хелен раскрылись.

У Линли перехватило дыхание. В легких стало до странности горячо. Ее пальцы добрались до его волос. Телефон перестал звонить, и в тот же момент в другой комнате включился автоответчик, заговорив отделенным от телесной оболочки голосом – прекрасно узнаваемым голосом Доротеи Харриман, секретаря суперинтенданта, руководившего отделом, в котором работал Линли. Когда она брала на себя труд разыскать его, это всегда означало худшее. Линли вздохнул. Хелен опустила руки на колени.

– Прости, дорогая, – сказал он и взял трубку на прикроватном столике, перебив сообщение, которое оставляла Харриман, словами: – Да. Здравствуй, Ди. Я здесь.

– Детектив-инспектор Линли?

– Он самый. Что такое?

Говоря, он снова потянулся к Хелен, но она уже отодвинулась и, встав с кровати, подняла халат, грудой ткани лежавший на полу.

Глава 3

По прошествии трех недель после переезда на новое место детектив-сержант Барбара Хейверс пришла к выводу, что больше всего в уединенной жизни в Чок-Фарм ей нравится возможность выбора транспорта. Если же ей хотелось прогнать от себя мысль о том, что за двадцать один день она ни разу не пообщалась ни с кем из соседей, кроме девушки шриланкийки по имени Бхимани, которая работала на кассе в местном продуктовом магазине, для этого Барбаре всего лишь нужно было вспомнить о счастье ежедневных поездок в Нью-Скотленд-Ярд и обратно.

Еще до того, как Барбара приобрела свой крохотный коттедж, он давно уже стал для нее символом. Он означал, что с жизнью, годами приковывавшей ее к исполнению долга и больным родителям, теперь покончено. Но, сделав шаг, который освободил ее от ответственности, о чем она так мечтала, она обрела свободу, принесшую одиночество, которое наваливалось на нее в самые неожиданные моменты. Поэтому Барбара находила определенное, хоть и мрачное удовольствие в открытии, что каждое утро до работы можно добраться двумя путями, одинаково чреватыми зубовным скрежетом и язвой желудка, но самое главное – несущими развлечение и вытесняющими одиночество.

На своей стареющей «мини» она могла пробраться в потоке машин по Кэмден-Хай-стрит до Морнингтон-кресент, откуда могла выбирать уже по меньшей мере из трех маршрутов, каждый из которых был сопряжен с «пробками», вызывавшими ассоциацию с теснотой средневекового города и с каждым днем казавшимися все безнадежнее. Либо она могла спуститься в подземку, что означало очутиться в чреве станции «Чок-Фарм» и со все угасающей надеждой ждать поезда вместе с лояльными, но, вполне понятно, раздраженными пассажирами капризной Северной линии. Но при этом годился не любой поезд, а только тот, который проходил через станцию «Набережная», где Барбара могла пересесть на другой поезд, идущий до «Сент-Джеймс-парка».