Прах к праху

Я рассказала ей, как все началось, как споткнулась и упала на улице. Поведала про обследования и анализы. О бесполезной программе физических упражнений и визитах к разным знахарям. В заключение я рассказала о том, как прогрессирует болезнь.

– Она уже перекинулась на руки, – закончила я. – Пальцы у меня слабеют. Если ты посмотришь на письмо, которое я пыталась тебе написать…

– Черт бы тебя побрал, – сказала она, хотя в ее словах полностью отсутствовала страсть. – Черт бы тебя побрал, Оливия.

Настало время для лекции, но я выдержу, подумала я. Это всего лишь слова. Ей нужно высказать их, а как только она это сделает, мы сможем перейти от взаимных упреков по поводу прошлого к планам на будущее. Чтобы как можно скорее покончить с лекцией, я сделала первый шаг.

– Я натворила глупостей, мама… Оказалась не такой умной, как думала. Я ошибалась и очень сожалею.

Мяч был у нее, и я покорно ждала, когда она сделает бросок.

– Как и я, Оливия, – сказала она. – Сожалею. Больше ничего не последовало. До этого я на нее не смотрела, а лишь теребила нитку, выбившуюся из шва джинсов. Я подняла взгляд. Глаза матери затуманились, но были это слезы, усталость или усилие отогнать мигрень, я не поняла. Она как будто старела на моих глазах. Какой бы она ни показалась мне в дверях гостиной полчаса назад, сейчас она выглядела на свой возраст.

Совершенно неожиданно я задала ей вопрос:

– Почему ты послала мне ту телеграмму?

– Чтобы причинить тебе боль.

– Мы ведь могли помочь друг другу.

– Не тогда, Оливия.

– Я тебя ненавидела.

– Я винила тебя.

– И по-прежиему винишь? Она покачала головой.

– А ты?

Я подумала.

– Не знаю.

Она коротко улыбнулась.

– Похоже, ты стала откровенной.

– Приближение смерти способствует.

– Ты не должна говорить…

– Откровенность обязывает. – Я попыталась поставить чашку на стол, она забренчала о блюдце, как сухие кости. Мать взяла у меня чашку, прикрыла ладонью мой правый кулак.

– Ты другая, – сказала я. – Не такая, как я ожидала.

– Это все любовь.

Она произнесла это без тени смущения. В ее словах не было ни гордости, ни попытки защититься. Она просто констатировала факт.

– Где он? – спросила я.

Она недоуменно нахмурилась.

– Кеннет, – пояснила я. – Где он?

– Кен? В Греции. Я только что проводила его в Грецию. – Она, видимо, сообразила, как странно это прозвучало почти в половине четвертого утра, потому что, сев поудобнее, добавила: – Вылет задержали.

– Ты приехала из аэропорта?

–Да.

– Ты много для него сделала, мама.

– Я? Нет. В основном он всего добился сам. Он не боится работать и ставить цели. Просто я была рядом, чтобы узнать об этих целях и побудить его работать.

– И все равно…

На ее губах все еще играла улыбка обожания, словно мать и не слышала меня.

– Кен всегда создавал свой собственный мир, Оливия. Брал пыль и воду и превращал в мрамор. Мне кажется, он тебе понравится. Вы с ним одного возраста, ты и Кен.

– Я ненавидела его. – Потом поправилась. – Я его ревновала.

–Он прекрасный человек, Оливия. Действительно, прекрасный. Как он заботился обо мне просто по доброте душевной… – Она приподняла руку с подлокотника. – Что я могу сделать, чтобы украсить твою жизнь, всегда спрашивал он. Как вознаградить тебя за то, что ты для меня сделала? Приготовить ужин? Обсудить новости? Поделиться с тобой самым сокровенным? Вылечить мигрень? Сделать тебя частью моей жизни? Заставить тебя мною гордиться?

– А я ничего подобного для тебя не сделала.

– Неважно. Потому что теперь все изменилось. Жизнь изменилась. Я никогда не думала, что жизнь может настолько измениться. Но это происходит, если ты открыта для этого, дорогая.

Дорогая. Куда мы движемся? Я слепо последовала этим курсом,

– Я живу на барже. Она похожа… Мне понадобится инвалидное кресло, но баржа слишком… я пыталась… Доктор Олдерсон говорит, что есть приюты, специальные дома…

– И есть просто дома, – сказала мать. – Как этот, ведь он и твой дом.

– Ты же не можешь на самом деле хотеть…

– Я хочу, – сказала она.

Вот так все закончилось. Она встала и сказала, что нам нужно поесть. Помогла мне перейти в столовую, усадила за стол, а сама пошла на кухню. Через четверть часа она вернулась с яйцами и тостами. Она принесла клубничный джем и свежий чай. И села не напротив, в рядом со мной. И хотя именно она предложила поесть, сама она практически ничего не съела.

– Это будет ужасно, мама. Это… Я… БАС… Она накрыла мою руку ладонью.

– Мы поговорим об этом завтра, – сказала она. – И послезавтра. И на следующий день тоже. У меня сжалось горло. Я положила вилку.

– Ты дома, – сказала мать. И я поняла, что она говорит искренне.

Глава 25

Линли нашел Хелен на заднем дворе своего городского дома, в саду. Она ходила среди розовых кустов с секатором. Однако срезала она не розы и не бутоны, а уже отцветшие и увядшие цветы, оставляя их лежать на земле.