Прах к праху

Я здорово разозлилась, когда они там появились. Шел уже девятый час вечера, а я пила с четырех. Услышав стук в дверь, я подумала, что пришел портье за платой. Он приходил уже дважды, Я сказала ему, что деньгами занимается Ричи. Сказала, что ему придется подождать. Но он принадлежал к этим настырным колониалам – угодливым и угрожающим одновременно, – и отделаться от него было непросто.

Я распахнула дверь, готовая к сражению, и увидела родителей. Как сейчас их помню: мать вырядилась в очередное из этих своих облегающих платьев, которые с вариациями носила с тех пор, как Джеки Кеннеди завела на них моду, папа в костюме и при галстуке, словно светский визит наносит.

Уверена, мать по сей день помнит мой тогдашний вид: в севшей футболке Ричи на голое тело. Не знаю, что она ожидала увидеть в «Коммодоре», приехав туда в тот вечер, но по ее лицу стало ясно, что она не предполагала, что дверь ей откроет Лив Уайтлоу Оторва.

– Оливия! Боже мой, – сказала она. Папа посмотрел на меня, опустил взгляд, посмотрел снова. Казалось, он съежился внутри своей одежды.

Я стояла на пороге, одной рукой держась за дверную ручку, другой – за косяк.

– В чем проблема? – поинтересовалась я тоном жертвы смертельной скуки. Я понимала, что мне предстоит – обвинения, слезы и сеанс обработки, не говоря уже о попытке увезти меня из «Коммодора», – я понимала, что все это будет невыразимо скучно.

– Что с тобой стряслось? – спросила она.

– Я встретила парня. Мы вместе. Вот и все.

– Звонили из колледжа, – сказала она. – Твои наставники возмущены. Твои подруги места себе не находят от тревоги.

– Кембридж меня больше не интересует.

– Твое образование, твое будущее, твоя жизнь, – напомнила мать. Говорила она осторожно. – О чем, скажи на милость, ты думаешь?

Я вытянула губы.

– О чем думаю? М-м-м… О том, как трахнусь с Ричи Брюстером, как только он придет.

Мать словно выросла. Папа уставился в пол. Он шевельнул губами, словно говоря что-то.

– Что, папуля? – спросила я и, выгнув спину, прислонилась к дверному косяку. Однако я по-прежнему не выпускала дверной ручки. Дурой я не была. Пусти мою мать в эту комнату, и моя жизнь с Ричи окончится. Но, оказывается, она шла другим курсом, опираясь на здравый смысл и надежду Привести Оливию В Чувство. Она сказала:

– Мы разговаривали с ректором колледжа и старшим куратором. Они возьмут тебя назад, на испытательный срок. Тебе нужно собрать вещи.

– Нет.

– Оливия…

– Ты что, не поняла? Я его люблю. Он любит меня. Мы здесь живем.

– Это не жизнь. – Она посмотрела по сторонам, словно оценивая потенциальную способность коридора обеспечить мое образование и будущее. Заговорив снова, она попыталась вразумить меня. – У тебя нет опыта. Тебя соблазнили. Вполне понятно, что ты считаешь себя влюбленной в этого мужчину и думаешь, будто и он тебя любит. Но это… То, что ты получаешь здесь, Оливия… – Я видела, что она старается не сорваться. Строит из себя эдакую Мать года. Но для роли заботливой матери она вышла на авансцену слишком поздно. Видя это, я почувствовала, как завожусь.

– Да? – произнесла я. – Что я здесь получаю?

– Всего лишь дешевый джин в обмен на секс. Ты должна это понимать.

– А я понимаю, – сказала я, прищуриваясь, потому что от света в коридоре у меня начало резать глаза, – лишь то, что получаю здесь гораздо больше, чем вы можете представить. Но ведь трудно ожидать чуда понимания, не так ли? И вы не такие уж доки по части страсти.

– Ливи, – проговорил отец и поднял голову.

– Ты слишком много выпила, – сказала мать. – Это мешает тебе ясно мыслить. – Она прижала пальцы к виску и на мгновение закрыла глаза. Я знала эти симптомы. Она сражалась с мигренью. Еще несколько минут – и победа останется за мной. – Мы позвоним в колледж завтра утром или послезавтра. А сейчас нам нужно, чтобы ты поехала домой.

– Нет. Нам нужно пожелать друг другу спокойной ночи. С Кембриджем покончено. Кто топчет его лужайки. Кто какую мантию носит. Чье эссе получит приз в этом семестре. Все это не жизнь. И никогда его не было. А это – жизнь.

– С женатым мужчиной? – Отец тронул ее за руку. Ясное дело, это был туз, который они держали в рукаве. – В ожидании, когда он снова сможет отлучиться из дома? – И потом, поскольку она всегда умела пользоваться моментом, мать потянулась ко мне со словами: – Оливия. О, моя милая Оливия. – Но я стряхнула ее руку.

Понимаете, я не догадывалась, что он женат, и моя мать, черт ее подери, отлично это понимала. Глупая двадцатилетняя девчонка, поглощенная собой, сексуальное животное, Лив Уайтлоу Оторва, живущая с мужчиной средних лет, – я не догадывалась. Мне следовало сложить вместе два и два, но я этого не сделала, потому что все между нами было совершенно иным, таким новым, таким возбуждающе низменным. Но когда все факты встали передо мной, как бывает у человека в состоянии шока, я поняла, что мать говорит правду. Он не всегда оставался на ночь. Говорил, что у него работа в другом городе, и в каком-то смысле так оно и было: в Брайтоне, с его женой и детьми, дома.