Прах к праху

Когда она исчезла в здании, Линли сел в машину и включил зажигание.

– Ваша дочь живет в Малой Венеции, миссис Уайтлоу, – сказал он, отъезжая от тротуара.

Та никак не отреагировала. Она вообще едва двигалась с тех пор, как они вышли из паба. Не пошевелилась миссис Уайтлоу и сейчас.

– Вы никогда не встречались с ней – случайно? Не пытались найти ее за все эти годы?

– Мы плохо расстались, – ответила миссис Уайтлоу. – У меня не было желания искать ее. Не сомневаюсь, что это чувство взаимно.

– Когда умер ее отец…

– Инспектор. Прошу вас. Я понимаю, что вы делаете свою работу…

«Но» и сопровождающий его протест остались невысказанными.

В Кенсингтоне Линли вышел из машины и помог выйти миссис Уайтлоу. Она оперлась на протянутую руку. Ее рука оказалась прохладной и сухой. Пальцы Мириам Уайтлоу крепко сжали кисть Линли, затем, когда он повел ее к крыльцу, нашли опору чуть выше. Она прислонялась к нему. От нее слабо пахло лавандой, пудрой и пылью.

В дверях она долго вставляла ключ в замок, царапая металлом по металлу, пока не смогла попасть в замочную скважину. Открыв дверь, миссис Уайтлоу повернулась к Линли.

Выглядела она настолько больной, что Линли предложил позвонить ее врачу.

– Все в порядке, – сказала миссис Уайтлоу. – Я постараюсь заснуть. Прошлой ночью я не спала. Возможно, сегодня…

– Пусть ваш врач выпишет вам что-нибудь. Она покачала головой:

– От этого нет лекарства.

– Может, вы хотите что-то передать своей дочери? Отсюда я еду в Малую Венецию.

Ее взгляд переместился поверх его плеча вдаль, словно она обдумывала вопрос. Уголки ее губ были опущены.

– Скажите ей, что я всегда буду ей матерью. Скажите, что Кен не меняет… не изменил этого.

Линли кивнул. Подождал, не добавит ли она еще что-то. Не дождался и спустился с крыльца. Он уже открыл дверцу автомобиля, когда услышал:

– Инспектор Линли? – Он поднял голову. Миссис Уайтлоу стояла на верхней ступеньке, держась за кованые перила, обвитые в этом месте побегом звездчатого жасмина. – Я знаю, что вы делаете свою работу, – сказала она. – Я благодарна вам за это.

Он подождал, пока она войдет в дом и закроет за собой дверь, и направился на север, как и прошлым вечером – под платанами и ясенями Кэмден-Хилл-роуд. По дороге он позвонил Хелен, но попал на автоответчик, извещавший, что ее нет, и предлагавший оставить сообщение.

Чертыхнувшись, так как терпеть не мог автоответчики, Линли тем не менее дождался сигнала и произнес:

– Здравствуй, родная, – и задумался. «Здравствуй, родная» и что? Нашла ли ты оставленное мною кольцо? Понравился ли тебе камень? Ты выйдешь за меня? Сегодня? Сегодня вечером? Черт. Как же он ненавидит эти автоответчики.

– Боюсь, я буду занят до вечера. Поужинаем вместе? Часов в восемь? – Он сделал нелепую паузу, словно ожидал ответа. – День прошел хорошо? – Еще одна глупая пауза. – Послушай, я позвоню, когда вернусь в Ярд. Не занимай вечер. В смысле, если получишь это сообщение, не занимай вечер. Потому что я понимаю, что ты можешь вообще не получить этого сообщения. И если нет, я не могу требовать от тебя, чтобы ты сидела у телефона, верно? Хелен, у тебя уже что-то запланировано на вечер? Не могу вспомнить. Может, мы…

Прозвучал сигнал. Автоматический голос проговорил: «Спасибо за ваше сообщение. Время – три тридцать одна». Связь прервалась.

Линли выругался и положил трубку. Не передать словами, как он презирает эти проклятые механизмы.

Поскольку день был чудесный, в Малой Венеции все еще оставалось много людей, посвятивших день знакомству с лондонскими каналами. Они проплывали на туристических корабликах, слушали пояснения гидов и оживленно приветствовали пересказываемые ими сплетни. Гуляли по набережной, восхищаясь яркими весенними цветами, которые росли в горшках, расставленных на крышах и палубах барж. Бесцельно стояли у разноцветных перил моста Уорик-авеню.

К юго-западу от этого моста заводь Браунинга образовывала неровный треугольник маслянистой воды, по одной стороне которого тоже выстроились баржи. Это были широкие, полномерные плоскодонки, которые когда-то перетаскивались лошадьми по системе каналов, пронизывающих значительную часть южной Англии. В девятнадцатом веке они служили средством транспортировки товаров. Теперь же встали на прикол и превратились в жилища художников, писателей и ремесленников, склонных к внешним эффектам.

Баржа Кристофера Фарадея стояла как раз напротив острова Браунинга – продолговатого, поросшего ивами клочка земли в центре заводи. Пока Линли шел к ней по дорожке, проложенной вдоль канала, его обогнал молодой человек в спортивном костюме. Его сопровождали две тяжело дышавшие собаки, одна из которых нетвердо ковыляла на трех лапах. На глазах Линли собаки опередили бегуна и вскарабкались по двум ступенькам, ведущим на баржу, к которой направлялся и он сам.